Лицо с обложки

Герман печально усмехнулся, не ответил.

Свою работу он выполнил на отлично, отец им доволен, и Роберт им доволен… Почему же он еще ни слова не сказал с тех пор, как они выехали из Мякинина? Спрашивать бесполезно, все равно не скажет.

Мужчины выпили по стопке водки, и Герман, посмотрев на часы, неожиданно извинился и сказал, что вынужден раньше уехать. Он обещал Роберту вернуться.

Даша вопросительно посмотрела на мужа.

— Митя тебя отвезет, — предложил он. — Ты не против?

Даша оглянулась на Митю. Он кивнул:

— Конечно, я отвезу тебя домой.

Мужчины пожали друг другу руки, и Герман ушел.

Даша и Митя некоторое время помолчали, не находя слов для общего разговора.

— Холодно сегодня, — первым сказал Митя.

Она согласилась:

— Да, холодно.

— Обещают в этом году снежную зиму.

— Да, — подтвердила она, спиной поворачиваясь к ветру. — Второй день метет.

— Как твои дела? — спросил Митя.

— В двух словах всего не расскажешь…

Ближе к вечеру снегопад усилился. Воздух посерел, наполнился снежными хлопьями. Они липли к ресницам, таяли на кончиках меховых волосков.

Возвращаясь с кладбища по узкой, засыпанной снегом дорожке, которую не успели расчистить. Митя предложил Даше руку. Она взяла его под локоть, и они медленно пошли дальше в молчании, не мешая друг другу думать.

Как это хорошо, когда можно просто молчать вдвоем… Раньше она не могла найти слов, чтобы задержать Митю, удержать его рядом. А сейчас… Как мирно, как тихо на душе, когда все прощено. Как спокойно, когда не любишь… А может, тогда была не любовь? Любила ли она Митю, когда мучила его и себя ревностью, скандалами, звонками? Была ли тогда любовь, или… или? Страшно думать…

Так молчать вдвоем раньше Даша могла только с Германом. Их отношения с самого начала строились спокойно, без бурных чувств. Поначалу Даша была к Герману равнодушна, ровно настолько, насколько вообще в первое время после смерти ребенка была равнодушна к мужчинам. В ней словно умер какой-то орган, способный переживать. Но Герман держался рядом. Он приезжал, садился в ее ногах, у кровати и молчал. И Даше становилось легче в его присутствии, потому что отпадала мучительная необходимость лгать.

Герман все знал. Они были сообщниками. Они знали друг о друге все.

Даша не успела заметить, когда поменялись их роли. В какой момент не он стал цепляться за нее, а наоборот?

Может, тогда, когда она впервые по-настоящему испугалась одиночества? Несколько лет панически старалась ухватить ускользающее женское счастье, но две попытки закончились пыткой. Пустотой и чувством обреченности: вряд ли когда-нибудь еще у меня будут дети…

— Заедем ко мне? — неожиданно предложит Митя в машине. — Это рядом, — он махнул рукой в сторону современной высотки, похожей за снегопадом на гору Килиманджаро. — Ты ведь у меня никогда не была.

Даша подумала: почему бы и не зайти? Герман вернется домой, как всегда, поздно, дома ее ждет тоска смертная.

— Хорошо, — согласилась она.

Митя жил в лофте на последнем двадцать втором этаже откуда на Москву открывался головокружительный вид.

— Здорово, — оценила Даша, разглядывая крошечные, со спичечный коробок, здания внизу.

— И по вечерам можно не задергивать шторы, — пошутил Митя, гремя бокалами.

Даша от вина отказалась:

— Я сейчас совсем не пью. И курить бросила.

— Тогда тебе сок. Какой ты любишь? — крикнул он из кухни.

Она ответила:

— Вишневый! — и подумала: это же надо! пережить любовь, обиду, ревность, ненависть, перемучиться, разойтись, чтобы наконец получить возможность просто говорить друг с другом: «Какой сок ты любишь?» — «Вишневый».

Митя вошел с пакетом сока. Они присели на диван в просторной гостиной, не разделенной стенами.

— Рад тебя видеть! — сказал бывший муж, словно они только что встретились, а не провели вместе полдня на холоде, под снегопадом, — Ты хорошо выглядишь.

Даша невольно бросила взгляд на свое отражение, подумала: бледная поганка!

— Хорошая у тебя квартира, — похвалила она. — Уютная.

— Только хозяйки нет, — шутя, пожаловался Митя.

— Сам виноват, почему не женишься?

— Да вот… — Он развел руками. — Не выходит.

— Все ищешь идеал бестелесный?

— Нет. — Он усмехнулся, опустил глаза. — Нашел уже, но… опоздал. Она замужем.

— Бедный ты, бедный! — усмехнулась Даша, потрепала его по густым каштановым волосам.

— Как давно я тебя не видел, — произнес Митя, рассматривая ее лицо в пятнышках веснушек, с едва заметными морщинками под глазами. Он взял Дашины ладони в свои. Спросил, заглядывая ей в глаза: — Скажи, ты счастлива?

— Да, — торопливо ответила Даша, опережая желание выплакаться в жилетку ближнего. — Конечно. Я очень хорошая жена.

— Знаю. — Митя сжал ее пальцы. — Я знаю, что ты хорошая жена.

«Почему же тогда ты этого не ценил?» — с болью отдалось в ней эхо, и захотелось ответить вслух, но удержалась, смолчала.

Ведь все в прошлом. Она больше не любит Митю. Любовь кончилась. Исчезла в одно мгновение. Превратилась в отвращение, затем — в равнодушие. Это случилось в тот день, когда они вдвоем, втайне от родителей, ездили в милицию на опознание Димочки.

К счастью, ей показали только фотографии мертвого малыша и вещи: одеяло, костюмчик, соску с медведем… А еще сумку» в которой его подбросили.

Даша узнала сумку. В этой сумке они вдвоем с нянькой, хихикая и шушукаясь, тащили малыша вниз по лестнице, к дверям подъезда…

Вы узнаете сумку? — спрашивал следователь.

— Нет, — качала она головой. — Первый раз вижу.

После опознания, когда они сели в машину. Митя неожиданно уткнулся лицом ей в колени и заплакал страшно, навзрыд. Даша в оцепенении смотрела на вздрагивающую спину мужа, на его круглый кудрявый затылок. По ее ногам щекотно ползли капли слез.

«Как это неприятно, — думала она, рукой тихонько вытирая мокрые дорожки на ногах. — Зачем он так?»

И в эту минуту она почувствовала отвращение к Мите и поняла, что любовь прошла. Сколько страсти, слез, нервов, бессонных ночей, глупостей, телефонных звонков, пьяных исповедей на плече у подруг, сколько слов потрачены впустую! Пустота… Вог все, что осталось от любви. Пусто-та…