Листопад

— А сколько ты получишь за мою голову? — негодующе спросил Влада. Его глаза гневно блеснули.

— Влада…

— Замолчи! Сколько же Чамчич пообещал тебе за мою жизнь, за мою голову?

— Я спасти хочу тебя. — Она схватила мужа за руку и повисла на ней всей своей тяжестью. — Я сказала правду. Вы окружены. Вам отсюда не выйти. Всюду немцы, четники, недичевцы. Когда к вам сюда шла, видела под Кошутицем отряд четников. Они устроили там засаду, вас ждут… Стоян тебе привет передавал и сказал, что, если ты перейдешь на его сторону, он тебя простит.

Владе хотелось завыть, броситься на жену и задушить ее, но он не мог пошевелиться. И руки и ноги словно налились свинцом, голова помутилась от гнева.

— Ты дешево меня продаешь, жена, — прохрипел он, чувствуя, что освобождается от ее тяжких оков. — Как-никак могла бы запросить у четников и подороже.

Елена увидела, что глаза Влады наливаются кровью, и испуганно отпрянула. Холодок страха пополз по ее телу, перехватило дыхание. Она еще пыталась сказать ему что-то в свое оправдание, но Влада больше не слушал ее. Его любовь к ней умирала у нее на глазах.

Влада чувствовал, как сердце его заполняется пустотой, тяжелым отчаянием и одиночеством. Ему казалось, что в груди у него все сгорело и превратилось в пепел, который постепенно терял тепло и превращался в лед. Рана на сердце перестала кровоточить, боль в груди исчезала, стало легче дышать. Но место любви заняла дикая ревность. Влада знал, что надо было ему делать, но не мог решиться. Не было сил ни смотреть на нее, ни прогнать от себя. Он был бы рад, если бы она исчезла, испарилась, как пропадает тень с заходом солнца за облако, но она продолжала маячить перед его глазами, живая, зовущая, готовая принять его. Было невероятно трудно сделать этот последний шаг.

— Уходи, между нами все кончено, — наконец произнес он слова, которых всегда страшился. — Я не могу любить женщину, которая продает мою жизнь, как старое тряпье.

— Ты меня прогоняешь? — Она хотела изобразить усмешку.

— Я тебя ненавижу. Отныне и навеки.

— Хорошо, я ухожу. Скажу Чамчичу, что ты отклонил его предложение… Тебе недолго осталось жить.

Влада сжал винтовку, чувствуя дрожь в пальцах.

— Уходи! — мертвыми губами прохрипел он.

Елена прошла несколько шагов, затем вдруг остановилась и крикнула:

— Завтра со всеми вами будет покончено!

— Ты что, к Чамчичу идешь? Расскажешь ему, где мы находимся?

— Скажу ему, что ты меня прогнал. — Она повернулась к нему спиной и быстро пошла вниз по дороге.

С каждой минутой Елена удалялась. Влада понял, что теряет ее навсегда. Сейчас она придет к четникам и расскажет им об отряде. Перед мысленным взором Влады возникла картина: Елена в объятиях Чамчича, — и его руки непроизвольно вскинули винтовку. В прорезь прицела он в последний раз увидел ее красивые ноги, гибкий стан. По спине Елены двумя черными змеями спускались длинные косы. Мушка прицела уперлась в промежуток между косами и замерла. Времени на размышление не оставалось. Через секунду она скроется за уклоном дороги. Вот уже исчезли ноги, и теперь лишь верхняя часть туловища осталась на виду. Палец нажал на спусковой крючок. Резкий звук выстрела разорвал холодный вечерний воздух. Когда дымок от выстрела развеялся, Елены уже не было видно.

Влада побежал вниз. Елена лежала неподвижно. Легкий ветерок шевелил кончики ее шерстяного платка. Сквозь пулевое отверстие сочилась кровь, ее становилось все больше, и она постепенно заливала полушубок. Елена была красива и мертвой. Влада упал на колени перед ней. Слезы текли по его лицу, застревали в усах.

Когда Влада пришел в себя, шел снег. Он ровным белым слоем укрывал лицо Елены от посторонних взглядов. По дороге шли бойцы роты. На Владу и Елену никто из них не обращал внимания. Они лишь на какое-то мгновение замедляли шаг, а затем обходили Владу и следовали дальше. Когда рота скрылась за ближайшим лесочком, Влада встал и, не оглядываясь, медленно побрел вслед за своими.

Он напряженно размышлял о случившемся, искал оправдание для Елены и не находил. Она изменила ему как жена, изменила делу, за которое он дрался, хотела предать его самого и его боевых товарищей. Сейчас они рассчитались — что сделано, то сделано. Вскоре Влада обнаружил, что он ненавидит не столько свою жену, сколько того, кто отнял у него Елену. Эта мысль пробудила его от шокового состояния. Завтра, когда встретится с четниками, он уж постарается, чтобы не продешевить, взять с них подороже. Двадцать пять тысяч динаров — разве это цена за человеческую голову? Нет, он ценит свою жизнь гораздо дороже, и враги убедятся в этом.

— Не вы, а я буду назначать цену, — бормотал Влада, — моя голова, моя и цена. Двадцать пять ваших — за одну мою. На том и порешим, конец аукциону. Денежки свои оставьте при себе — пригодятся на похороны.

— Влада, ты о чем? — спросил подошедший Лабуд.

Зечевич остановился.

— Все о том же. Спрашиваю себя, сколько стоит наша жизнь, — ответил он нехотя.

— Смотри не просчитайся. Двадцать пять против одной будет маловато.

— Я знаю, сколько стою, не беспокойся.

— Отныне ты подорожал — тебя назначили командиром нашей роты.

— Коли так, придется повысить ставки, — после небольшой паузы произнес Влада. — Они нас ожидают в засаде у Кошутицы. Разреши мне пойти первым. Руки чешутся. Хочется этим скотам рога обломать и показать, за сколько мы продаем наши головы.

Уже более часа отряд поднимался по горной тропе, но до перевала было еще далеко. Бойцы шли молча, часто спотыкались в темноте о скользкие камни, падали, но двигались безостановочно. Тропинка была покрыта снежной кашей, с каждым шагом идти по ней становилось все труднее. Шел снег с дождем. Изредка налетали порывы холодного ветра, от которого перехватывало дыхание и выступали слезы на глазах. Одежда на бойцах намокла, стала тяжелой и неприятной. Вскоре люди буквально перестали узнавать друг друга, так как превратились в одинаковые, запорошенные снегом статуи. В разреженном воздухе было трудно дышать. Когда падали кони, груз с лошадей распределяли между бойцами.

Зечевич больше не выглядел подавленным. На его худом, заросшем щетиной лице не было видно и тени усталости. И все потому, что он знал, куда идет и зачем. Вообще это очень важно для человека — иметь перед собой цель. Мысли Влады перескакивали с одного на другое. В нем уже совершился внутренний перелом, хотя он этого еще не сознавал. Тот, кто ныряет в горный поток, не думает о подводных камнях. Плыть по реке смерти и думать о спасательном береге — наивно, смешно и недостойно воина. Однако, кто не надеется выплыть, тот не прыгает в волны, а остается на берегу наблюдать борьбу других со стихией. Легко не дается ничто в жизни, особенно свобода.

От холода и ветра люди совсем закоченели. Наконец на небольшом плато был сделан привал, и бойцы бросились разжигать костры.

Влада сбросил с плеч ящик с патронами, который он взял после того, как пала одна из лошадей, и уселся на него, пытаясь отогреть закоченевшие руки. Не успел он немного отдохнуть, как его позвали — комиссар созывал членов партии.

На небольшой поляне собралось около тридцати человек. Их лиц не было видно, и они различали друг друга по голосам. Вопросов, ждавших решения, было много, а времени мало. Поэтому требовалось излагать свои мысли кратко, говорить о самой сути. Жизнь диктовала свои условия, учила смотреть на опасность трезво, без страха и паники, как на естественное явление.