Ловец сбежавших невест

А с другой стороны, думала я, если б хотел, давно бы искусал во всех интересующих его местах! И в данной ситуации терять мне явно нечего - не загрызет Генри, так неведомые твари, что гонятся за нами, сожрут.

– Черт с вами!
– проорала я отчаянно, словно в омут с головой бросаясь.
– Кусайте!

Как прекратился этот отчаянный и безумный бег - я и не заметила. Да только лес, бегущий со мною, вдруг резко встал, завертелся перед глазами, и меня опрокинуло на спину, в сильные объятья Генри, и он молниеносно, не говоря ни слова, припал губами к моей оголенной, беспомощно подставленной ему шее, и куснул.

Магия пресвятая!

Боль, на миг вспыхнувшая на моей коже, пролилась в самое сердце невероятной сладостью, ломающей, болезненной, нездоровой, но такой соблазнительно прекрасной, что я со вздохом удовлетворения запустила пальцы в черные волосы Генри и привлекла его к себе плотнее.

Чтобы он не отрывался, целовал и пил меня. Чтобы дарил эту долгую, длящуюся вечность, страшную, смертельную ласку. Мне показалось, что в тот недолгий миг, когда Генри делал первый глоток моей крови, остановился весь мир, и мое сердце замерло вместе с ним. Над моим запрокинутым лицом в сером небе застыли встревоженные погоней черные птицы, вздох, проливающий кислород в мою грудь, был тягучим и шумным. Я слышала только его, а весь остальной мир будто смолк, отступил, замер.

– Еще, Генри, еще, - простонала я, блаженствуя, чувствуя, как его губы, целуя мою ранку, снова раскрываются и нажимают на кожу снова, выдавливая живительную порцию крови.

Моего гранатового сока.

От второго вампирского поцелуя ноги мои ослабли, я обмякла вся, повиснув в руках Генри как безвольная тряпочка. Томящее наслаждение с болью вместе наполняло мои сосуды, оплетало каждый палец, вожделением прорастало в губы, которые теперь лихорадочно горели. Я видела, как откуда-то сверху вдруг посыпались снежинки - видимо, с волос Генри, обретающего страшную силу, - и одна из них, кружась, вертясь в прозрачном воздухе, упала мне, изумленной, на зрачок.

Я видела, как неспешно таяли на моем горячем, живом глазу ее тонкие ледяные лучики. Долго-долго. Бесконечно долго.

И от покоя, что воцарился в этом неподвижном, тихом мире, мне очень захотелось уснуть, не дожидаясь окончания волшебного и губительного поцелуя, который мне дарил Генри.

А затем он вдруг отшвырнул меня, и мир рывком, резко, ожил и загомонил на разные голоса.

И я, барахтаясь в палой листве, поняла, что вампирский бесконечный поцелуй был молниеносен и длился - да-да!
– всего лишь миг, пока таяла снежинка, попавшая мне в глаз.

А Генри не солгал; он сделал ровно два глотка и отпустил меня. Закрыл от нападающих собой, обернувшись ко мне спиной.

И это был уже не совсем Генри.

Ровно как и Князь Полуночи, Генри обернулся в грифона. В огромного могучего зверя с тяжелым клювом, с недобрым взглядом орла и с телом льва.

И с ослепительно-черными, отливающими драгоценной синевой, крыльями - да только одно из них было переломано и сложено на спине, а вторым он яростно хлопал, поднимая целый ураган и сбивая нападающих с ног.

Псов.

Адских гончих, черных доберманов, умных и яростных служителей демонов! Собак, похихикивающих жуткими человеческими голосами, рассматривающих нас - своих жертв, - с садистским любопытством.

– Пресвятая магия!
– завопила я, подбирая ноги и натягивая на коленки юбку, как будто это чем-то могло помочь.
– Да как же их много!

И кажется, Генри был со мной абсолютно согласен.

Десятки алых гранатовых глаз смотрели на нас из тумана. Собаки выли и скулили в нетерпении, мечась вокруг. Я ухватила лающий чемодан и крепко его обняла, зажмурившись. Лай серебряной собаки отгонял от меня адских гончих, но надолго ли?..

Было бы крыло Генри цело, мы бы просто улетели. Это я сообразила, лихорадочно подбирая его трость, ловушку, брошенный сюртук. А еще я поняла, что сейчас. Полный сил, Генри может убежать - и ни один пес не догонит его.

Но Генри, ощетинив загривок, клекотал злобно, собираясь дать бой исчадиям ада, чтобы защитить меня. И в этом был весь он - мягкий, добрый, славный и милый Генри, в минуту опасности становящийся жестким и решительным. Беспощадным и не умеющим раскаиваться.

Один из псов насмелился; прижался всем телом к земле, чтоб сильнее толкнуться, и одним броском послал свое сильное. Лоснящееся черное тело вперед, на Генри.

Но огромная когтистая лапа грифона распорола воздух и вместе с ним - собачье тело, обратив его в стайку черных крупинок, в черный дым, мгновенно растворившийся в сером тумане.

Что?! Магия? Это ведь магия, не так ли?!

Я не знала, откуда у меня взялись силы, которые Генри выпил из меня вместе с кровью, но я отбросила спасительный чемодан и встала на слабые ноги, ухватив ловушку, смастеренную Генри. Еще один пес бросился на грифона, еще одна черная дымная душа отлетела из собачьего тела, и я, отчаянно протянув ловушку к черному дыму, изо всех сил дернула за шнурок, отворяя дверцу.

Золотые билетики все разом встопорщились, золотая пыль запереливалась, маня. И черный дым всосался в клетку. Работает! Шнурок вырвался из моих рук, ловушка с щелканьем захлопнулась, поймав магию. Но тут Генри снова отправил на небо песью злую душу, и я снова дернула шнурок, зловеще щелкая ловушкой. И она меня не подвела.

Псы налетали на Генри подвое, по трое, зубами вцеплялись в его шкуру, пытались добраться до горла, но он лапами бил их, ударами крыла переламывал их тела надвое, и ловушка втягивала их темные магические души. Она стала тяжела; внутри нее что-то перекатывалось, звякало, словно драгоценные камни в кармане, и мне было все тяжелее и тяжелее удерживать ее. Ладони мои вспотели и скользили по древку, об грубый шнурок я до крови стерла пальцы, но Генри не отступал - и я тоже, хотя плечи мои ломило от напряжения.

Я знала совершенно точно, что если бы я не ловила черную магию, она бы возвращалась обратно, в теле новых собак, и тогда конца врагам не было бы. А так я их уменьшала, уменьшала, уменьшала!..

– А-а-а!
– заверещала я, когда собаки стаей накинулись на Генри и завалили-таки его в сухие листья. Яростная грызня, вой, рычание взлетели до небес, и от них вздрогнул лес. Они сцепились насмерть; те из псов, что не кинулись на Генри, стали окружать меня, и я могла лишь отмахиваться тяжелой ловушкой и отступать к лающему чемодану. Пожалуй, только лай серебряной собаки не позволял адским псам напасть и растерзать меня.

– Небо, смилуйся!
– кричала я в полном ужасе.
– Магия пресвятая, спаси!

И - о, чудо!
– небо ответило на мои молитвы тотчас!

С серых облаков полился белоснежный свет, испепеляющий черных псов. Свистнули белоснежные крылья в святом благословении, и в самую гущу драки свалился Тристан, молчаливый, зловещий, величественный и прекрасный.

Его черный эсток деловито уничтожал порождений темной магии вернее когтей Генри. Он ухватывал остервеневших псов, вцепляющихся в Генри зубами, за ноги. Поднимал в воздухи пронзал своим мечом. И темная магия, породившая адских гончих, испарялась и темными чешуйками скатывалась с белоснежной ткани его сутаны.