Ловушка для химеры

Харга мгновенно проснулась, словно и не было никакой дремы.

– Что, уже решил? Действительно, быстро.
– маленький розовый язычок мелькнул в пасти.

– Нет, другое. Ты ведь красивые вещи любишь, да? Хочешь, еще одну покажу, может быть, тоже понравится, - на ладони вдруг, сама собой появилась юкка. Длинное лезвие, короткая рукоять, идеальный баланс. Та самая, еще с приюта. Та, что прошла с ним войну, суд, камеру смертников, драку с огромным змеем и непроходимые перевалы Шатерзи.

Юкка привычно заплясала, выписывая сверкающие восьмерки вокруг пальцев, ладоней, запястья...

Харга следила за ней неотрывно, словно настоящая кошка за мышью, рыжие глаза провожали каждое движение, каждый отблеск. Казалось - дух очарован.

– Дай!
– прохрипела она и, распластавшись на каменном полу кувырнулась, взмахнув длинными лапами с острейшим когтями в ладони от Винкера, - Ну, да-ай!

...Ну, точно, кошка, которую поманили валериановым корнем!

– Я тебе юкку, а ты?

– Что ты хочешь, человек, который собрал в ножик свой страх за двадцать лет?
– ее стон перешел в страстное "меау-у-у".

– Допуск к древней портальной сети Гуадлаахе, - мгновенно отозвался Марк, - для меня и тех, кого я захочу взять с собой.

– Ты будешь возвращаться?
– мгновенно сообразила харга, - и не один?

– И все будут бояться, - подтвердил Марк.
– Так как, сделка?

– А колечко?

– А колечко - извини, - Винкер сжал руку в кулак и накрыл ее второй ладонью, - С ними я не расстанусь. Они оба для меня дороже жизни.

– Твоей. А сына?

– А мы прямо сейчас умирать не собираемся. Еще побарахтаемся. Уверен - нас ищут. Знаешь, кошка, любой последний шанс - он на самом деле всегда предпоследний, точно тебе говорю. Не раз проверил. 

– Нооож!
– мяукнула харга и потянулась к Винкеру усатой мордой.

– Ключ, - юкка исчезла так же мгновенно, как и появилась.

Огромная когтистая лапа метнулась вперед и остановилась в пальце от лица.

Винкер даже не моргнул. Подумаешь - когти. Шпаги и кинжалы в лицо летели - и то не жмурился, а они подлиннее и поострее будут.

– Ключ, - повторил он, - ты мне - я тебе. Честная сделка. Я не обману.

Глава 35

Шариер был непривычно тих: большинство веселых заведений радовали глаз ревнителей нравственности огромными, амбарными замками. Единственный в кесарии театр, разрешенный Богом Живым и даже благословленный жрецами, работал, но давал только сценки из жизни Святых... аншлага не было.

Даже бродячие артисты притихли и сидели по тавернам, проедая прошлые гонорары. Жизнь кипела лишь на рынке, но и там торговцы старались расхваливать свой товар потише, чтобы не получить древком копья по ребрам.

Траур по Священному Кесару и двадцати восьми отпрыскам знатнейших родов кесарии - не шутка! Шесть улиц Шариера почти полностью затянули белым полотном - торговцы мануфактурой озолотились!

Обряды очищения и благословения шли один за другим, в каждом доме на видном месте вывесили шенги, по всему Шариеру воздвигли переносные шенгари - город облекся в благочестие, как персиковые деревья по весне облекаются нежным розовым цветом...

Церемония выбора нового Кесара прошла буднично и почти незаметно. Потом, когда пройдет срок траура, будет торжественное Принятие Регалий и праздник на всю кесарию... но это - потом. Сейчас страна скорбела.

Высокий хичин в обычной одежде сына песков, увидев входящего в зал, опустился на колени, тронул пол головной повязкой и так застыл, являя собой полную покорность...

– Встань, - мужчина в бекачане, расшитом золотом и жемчугом, тяжело опустился в кресло и взмахнул пухлой ладонью. Рядом немедленно возник слуга и сунул в ладонь чашку с освежающим чаем.

– Смею ли я разогнуть спину в присутствии Бога Живого?
– голос прозвучал глухо, и любой посторонний услышал бы в нем лишь благоговение... но тот, кого хичин приветствовал с таким почтением был не "любым", далеко не любым. И слух его, отточенный на собраниях Квирина, был гораздо тоньше, чем у любого музыканта. И без труда различил издевку и зависть.

– Мы ведь обо всем договорились заранее, - пожал плечами новый Кесар, - мне трон Кесарии, тебе - Аверсум. Обычай строг. Ни Храм, ни народ не примут в качестве Бога того, кто отмечен демонами.

– Азар, хоть ты-то не повторяй этих глупостей, - Сагрис поморщился, будто разжевал горошину перца, - ты же прекрасно знаешь, что родимое пятно не поцелуй демона, а всего лишь шутка крови.

– Тело Священного Кесара было абсолютно чистым...
– Азар поджал губы, сделавшись похожим на пожилую, обильную телом женщину.
– Мое - тоже.

– Ты обязан этим моему Мешани и некоей волшебной мази...

– Не важно, чему или кому. Важно, что на моем теле нет отметин. И никто не знает, что они были. У меня хватило ума это скрыть. А твои метки знает вся кесария... Тебя не примут на Священном Троне.

– Из-за родинок? Или из-за того, что ты, а не я глава Квирина?

– Не важно из-за чего, важно, что не примут, - Азар примирительно улыбнулся, - встань же, наконец, мой брат по отцу. Мне будет приятно увидеть твое лицо и услышать хорошие вести. К броску Химеры все готово, не так ли? Когда я смогу поприветствовать тебя как равного, брата не только по крови, но и по венцу кесарскому?

Сагрис с удовольствием разогнулся. Поза была унизительной для него, воина и такого же принца.

– С этим небольшие проблемы.
– признался он, - Но... они не помешают нашим планам, Священный.

– Насколько небольшие?

– Белая Обитель разрушена.

– Что?
– привстал Азар, - ты шутишь? А... Прах?..

– Скорее всего, остался под завалами. Не беспокойся, Азар, он был изолирован так надежно, что даже землетрясение не нарушило бы целостность контейнера. Его нужно просто достать.

– Ты уверен?
– голос Азара не выдал, прозвучал спокойно, но движение Сагрис уловил - Бог Живой слегка, но отодвинулся от недоброго вестника.

– Жизнью клянусь!
– спокойно отозвался тот. А чего переживать, если он уже бросил жизнь на сукно. Теперь либо Небо, либо угли. Еще одна маленькая ложь ничего не решит.

– Хорошо... хотя, конечно, ничего хорошего, - Азар покачал головой, - как это случилось?

– Песчаные духи. Защитный контур оказался разрушен.

– Вот как?
– лицо Азара, полное, даже одутловатое, с двумя подбородками словно подсохло и стала видна глубоко спрятанная жесткость, - Ты же утверждал, что этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.