Лс1 Неотвратимые обстоятельства. Лара

– Верно.
– Лука сморгнул и слегка тряхнул головой, избавляясь от наваждения, - Если в детстве ты выбрала бы... Хуана, избежала бы нежеланной беременности и получила бы более серьезную защиту от Горацио, но ты зачем-то сделала ставку на смертного...

– Мы оба знаем, что даже будучи полукровкой... он жил и сдох, как слабак!

– А кто его таким сделал?
– Лука показал на нее указательным пальцем.
– Не ты ли? В Цезаре ты вырастила непомерные самолюбие, терпение и уверенность в своих силах, необходимые, чтобы стать сильным, волевым и непобедимым воином. Одно только худо. Смертный не в состоянии одолеть хищника. Он бесполезное приложение к тебе... Хомут на шее... к которому привязан якорь, - Лука посмотрел на её живот, - они тебя утопят.

– Нет, потому что я выберу путь, не усеянный смертями близких мне людей!

– Рано или поздно платить все равно придется. Даже если выкрутишься сейчас, потом придется заплатить вдвое больше. Ты убила Хуана, а плату не понесла...

– Знаешь, хватит гундеть! Лучше подскажи, каким способом мне этого Горацио убить?

***

– ...я выберу другой...
– она пришла в себя, слыша невнятное бормотание, и, открыв глаза, увидела лицо Цезаря, закрытое маской "плачущего Пьеро", - все так плохо, да?

– Я ужасно рад, что ты мне не сестра.
– Его голос был тих, сипл и невероятно сексуален.
– И что Нони обманула тебя, не дав травок. Никогда не думал, что скажу это, но я уже безумно люблю мужичка, что терзает тебя изнутри.
– Креция смежила веки, чувствуя, как влага наполняет их и крупными каплями скатывается по впалым скулам.
– Я и подумать не мог, что у нас с тобой может родиться ребенок. Здоровый и сильный сын, очень похожий на тебя. И мечтать не смел. Лукреция, спасибо тебе большое за сына...
– гладкая керамика искусно вычерченных губ маски прижалась к её лбу и она разглядела...

– Нет!
– Из утробы Креции вырвался не то стон, не то всхлип. Она замерла, тяжело дыша и крепко смежив веки. Волна ярости и бессильной злобы клокотала в ней.
– Сними маску!

– Нет, не сниму.
– Отрезал Цезарь, осторожно поднимая её на ноги, и сам тоже встал, ухватившись обеими руками за края маски.
– Сейчас мы должны решить, что делать дальше: как скрыть от остальных, что ты носишь моего ребенка и спасти нашего сына!

– Не только его, - она с трудом проглотила ком, подкативший к горлу и мешающий сказать: "и тебя тоже!" - нам всем не поздоровится, если он поймет, что ребенок не его.

– Прости, что я вел себя с тобой, как идиот. Я мог убить своего сына тогда... на лестнице.

– Ты меня не толкал, - сухо напомнила Креция. Себе.
– Я все продумала: пробуду здесь до самых родов, ты издашь буллу, что у тебя в конце декабря родился сын от какой-нибудь приблудной, а я в январе сообщу Гору, что ничего из его затеи не получилось...

– Отличный план.
– голос Цезаря стал едва слышным.
– Почти идеальный...

– Ты сейчас так тонко иронизируешь?
– вспылила Креция - Придумал план получше?

– Нет, вспомнил, что через два месяца тебе ехать на конклав и клясться в невинности!

***

– ...?!
– Креция опустила глаза вниз, впервые разглядывая раздавшийся живот без досады на себя.
– Через два месяца он станет вдвое больше, никакое платье не поможет скрыть его. Говоришь, я должна пойти на церковную комиссию и поклясться этим старым злобным коршунам... кардиналам в том, что я невинная девушка? Ты в своем уме?

– Ннн...да, - горько выдавил Цезарь, заводя в келью и помогая Кеси лечь на узкую койку. Комнатка показалась ему крошечной и темной. Матрас на ощупь - тонкий и жесткий. Из мебели: маленький стол со свечами, бумагой, пером и чернильницей; табурет, крест на стене, глиняная ваза и... всё!
– Это... не то, к чему ты привыкла в Ватикане...

– Тебя волнует интерьер комнаты?
– в её глазах читался упрек - А меня вопрос о пузе на конклаве! Они поверят, если я скажу им, что я отекла от долгих разговоров с Богом?
– ей хотелось кого-нибудь на ремни порезать.
– Или что у меня непорочное зачатие?

– Мне нравится сравнение со Святым Духом.
– Признался Цезарь и получил затрещину. Пусть считает его шутом, нежели паникером и трусом. Он никогда не признается, что чувствует животный ужас от мысли, что с их сыном может случится... Гор.

– Не буянь, я позабочусь о том, что решение будет принято на конклаве в пользу Борха до твоего появления и как нам устроить всё так, чтобы никто не увидел твоего...
– он сглотнул, пялясь на неё. Его ладонь осторожно легла на её животик и нежно погладила.
– моего...
– он зажмурился, ощущая под кожей легкое движение. Чудо нежданное, любовь безусловная, счастье безбрежное. Вместе они создали новую жизнь. Он и мечтать не мог о таком подарке от Кеси.
– Я думал, что больше любить уже невозможно, но это...
– Она слышала его тяжелое дыхание и бешеное биение сердца Цезаря. Казалось, он еле сдерживается: если она шевельнется, он набросится на неё: тискать и целовать.
– Расскажи мне о нём!

– У маленького засранца самый вредный характер из тех, что я когда-либо встречала!
– проворчала она, стараясь разрядить витающее в воздухе статическое напряжение. Цезарь смотрел на неё с любовью, не отнимал от неё рук и вообще... вел себя, будто не было меж ними пылких ссор, травмирующего падения с лестницы и злобных пакостей...

– Этим наш сын пошел в меня, - прошептал Цезарь, склоняясь к её уху - не успел на свет божий появиться, а уже устроил так, что все твое внимание сосредоточено лишь на нём, на нашем крошечном Пупике Земли!
– шепча это, он неспеша обвел пальцем её пупок, заставляя Крецию смеяться. Вибрация счастья и нежности затопила её изнутри. Она издала неясный звук, заметив, как серебро его светлых глаз ярче засверкало от влаги:

– Я прощаю тебя, Цезарь, за все злобные слова, адресованные мне, за дела, направленные против меня, за то, что ты думал обо мне, как о предательнице, - её руки легли поверх его ладоней и с силой сжали, будто она опасалась, что он может навредить ей, - точнее, я прощу тебя, если ты простишь меня за тот раз; если поверишь, что он внушил мне: что он это ты; если поймешь, что той проклятой майской ночью все для нас закончилось. Каждый раз глядя на тебя, я буду сомневаться: ты ли это или Гор прикинулся тобой? Секретничаю я с другом или врагом?
– она не видела сокрытого маской лица Цезаря, но чувствовала забурлившее в нем негодование. Он протестовал против её решения - молча.
– Ты не веришь мне, но правда заключается в том, что Гор явился ко мне под твоей личиной, стоило тебе отойти, и я слишком поздно поняла, что ты... это не ты.

– Я видел тебя с ним...
– его голос был едва различим, он утонул в тягостном молчании.

– Я видела все иначе!
– Если бы от досады умирали, если бы выражение "провалиться под землю" не было расхожим, она бы предпочла любой из вариантов, нежели беспомощной лежать перед Цезарем и пытаться объяснить ему, почему они больше не могут быть вместе! Кеси себе не могла объяснить, почему должна потакать желаниям своего врага.
– Я должна была вести себя более осмотрительнее. Это моя вина, что я подпустила его к себе настолько близко, насколько подпускала лишь тебя...
– она отвела взор, сгорая от стыда и облизывая пересохшие губы, - я недооценивала его. Но осознание ошибки ничего не меняет. Зерно недоверия к тебе посеяно во мне и со временем оно даст свои плоды...

– Что может быть хуже того, что ты меня бросаешь?
– он кипел от гнева и отчаянья.

– Я должна держаться от него подальше, а значит, ото всех сразу. Я бросаю не только тебя, я прекращаю играть в семейные узы с Хоффрэ и Санчией, с Родриго и Ванноца. Если он смог прикинуться тобой, что мешает ему прикинуться любым из них?

– У тебя развилась паранойя, - он не собирался принимать её решение, как должное, - теперь ты в каждом из нас будешь видеть врага? Да будет тебе! Мужик просто тебя...