Лягушонок на асфальте (сборник)

– Видела?

И его рука - на тарантула походила в тот момент - сломала и скомкала

карточку.

Девочка запомнила башню танка, букет цветов, рядом с ним - волнистый

толстый шлем. А того, на ком был шлем, совсем не запомнила.

Маша расспрашивала мать, какой он из себя, папка. Высокий! Значит,

ростом удалась в него. Ямочки на щеках! Досадно, что не передались. Широк в

плечах? К счастью, у нее маленькие плечи. Каштановые волосы?! Так чьи же

передались ей? Глаза зеленые? И у нее точь-в-точь такие.

До Москвы Маша летела на самолете. Была болтанка. Все травили, кроме

нее и двух молодых военных летчиков. В Домодедово, когда сходили по трапу на

поле аэродрома, один из летчиков обернулся к Маше:

– У тебя, девушка, идеальный вестибулярный аппарат. Подавайся-ка после

школы в авиацию.

С вокзала перед посадкой на поезд она послала Калганову открытку:

«Митьк, у меня идеальный вестибулярный аппарат. Торжествуй, а также вырази

благодарность моей маме».

На вокзале в городе отца ее никто не встречал. Она должна была «отбить» из

Москвы телеграмму, но не отбила. Пресно это, когда человек выходит из поезда,

его встречают, везут к накрытому столу, во всем предупредительны, и никаких

неожиданностей и приключений. Как разыскать улицу Верещагина, Маша не

стала спрашивать. День большой, до вечера разыщет. Пошла по обочине шоссе.

Оно было булыжниковое, лоснилось, пропадало из виду в голубом проломе

березовой рощи.

В сторону вокзала промчался на красном мотоцикле мужчина в берете. Не

отец ли? Может, каждое утро приезжает к поезду, а сегодня немного запоздал.

Нет, наверно, все-таки не отец. Он металлург и навряд ли будет носить берет. У

них, в Железнодольске, почти все металлурги носят фуражки.

В пышечную, где автомат спек для Маши воздушно-мягкое кольцо, вошел

мужчина с мальчиком. Он был не брит, часто вздыхал. Он не ел, только, сидя на

корточках, дул на кофе и давал мальчику откусывать от пышки. Мальчик может

оказаться Игорешкой - ее родным братом, а мужчина - отцом.

Она хотела подойти к ним, заговорить, но сдержалась: сколько будет

удивления и восторгов, если после, в доме по улице Верещагина, они узнают

друг друга.

Неподалеку от рощи ее захватил дождь. Он быстро заштриховал воздух. На

бегу Маша запрокинула лицо и видела, как за сверканьем ливня выгибается под

солнцем радуга.

На краю рощи, чуть особняком, стояла могучая береза. Крона стогом. Под

эту березу и бросилась Маша с мостовой. И были для нее чудом, как и штрихи-

дождины, как и радуга под солнцем, - черные ромбы по белой коре. Сюда же,

под березу, прибежали с шоссе велосипедисты. Велосипеды они тащили,

поддевши раму плечом. И Маша, прижавшаяся спиной к теплому стволу,

очутилась в двойном кольце: внутреннее кольцо - велосипедисты, внешнее -

велосипеды.

Смутилась: сразу столько незнакомых мальчишек - и ощипала мокрое на

груди платье.

Они, улыбаясь, глядели на Машу, она посматривала сквозь слипающиеся

ресницы на тех из них, кто был в поле ее зрения, и все равно в минуту

рассмотрела этих мальчишек и начала про себя подтрунивать над тем, что они

держат фасон, а все под одну гребенку: в кедах, шортах, зеленых майках и в

каскетках с голубым целлулоидным козырьком.

Сивый мальчишка, который стоял напротив нее, вдруг крикнул с шутливым

изумлением:

– Ребятишки, эврика! Я открыл путешественницу.

Велосипедисты загалдели, нарочито удивляясь тому, что будто бы сами не

заметили ее. Когда они умолкли, Маша сказала:

– А путешественница открыла штампованных мальчишек.

– Ба, да она наблюдательная!

– Если у вас и мысли одинаковые, то путешественнице надо возвращаться на

вокзал.

– Явление!
– опять изумился сивый.

И все снова весело загалдели.

Их дружелюбие не понравилось Маше. Какие-то задорные мамсики.

Подначила их, а они, как говорит Митька, мирно отреагировали.

– Ты не теряйся, девушка.

– Перед кем теряться-то?

– Ершистые в вашей местности девчонки. Что за местность, не скажешь?

– Урал.

– Владька, твоя землячка.

Паренек с черной челкой, которого сивый назвал Владькой, кивнул головой.

– Деревня? Город?

– Железнодольск.

– Владька, слышишь? Из твоего города.

Губы Владьки дрогнули, но не отворились. Подумала: «Странный или

задавака».

– Он пришел в мир, чтобы стать новым Галуа. Ты не удивляйся, что он не

сразу обрадовался землячке. У него не человеческое направление ума, а

математическое.

Владька шевельнул уголком рта. То ли возмутился, то ли улыбнулся. Руль

его велосипеда был обмотан синей изоляцией. Владька сжал рога руля и как бы

навинчивал кулаки на них, пригоняя изоляцию.

Больше Маше не захотелось дерзить, но в душе она не удержалась от

насмешки над Владькой: «Занятное ты существо!» - и над сивым: «Ты, наверно,

общественный организатор с ясельного возраста?»

Облако, полившее рощу, двигалось на город, оно напоминало, таща

скособоченные волокна дождя, медузу. Это заметил сивый. Он же

полюбопытствовал, к кому путешественница приехала, однако она не ответила и

спросила, куда они держат путь. Они ехали на пристань. Маша сказала, что и ей

туда. Сивый предложил довезти ее на раме. Она ездила на раме со знакомыми

мальчишками. Прямо отказаться не посмела: если бы на багажнике, то поехала

бы. Багажник только на Владькином велосипеде. Понятно, что Владька лишь