Лягушонок на асфальте (сборник)

– Нет. Когда ему надо наскрести денег на бутылку, он готов перевернуть дом

и поубивать нас. Правда, что на войне давали каждый день по сто грамм водки?

– Давали.

– На войне приучился.

– Мог. Но мог и отучиться. Я тоже не в тылу сидел.

– А в себе ты вины не видишь?

– Какой?

– Не надо притворяться.

– Было бы довольно просто...

– Зачем ты бросил маму и меня?

– Не стоит вникать.

– Раз я из-за этого страдаю, значит, нужно вникать. Ты все-таки скажи:

почему ты сбежал от нас с мамой? Я, может, приехала сюда для того, чтобы

узнать это.

– Папка не сбегал, - сердито сказал Игорешка.
– Он всегда с нами.

– Сынок, пломбир вкусный. Кушай, покуда не растаял.

– Чего она? Машка-бабашка.

– Мама чудесная! Ничем тебя не оскорбила, а ты бросил ее. Даже записку не

оставил. Мы думали - тебя бандиты убили. Как мы разыскивали тебя! Ты

прислал перевод, знаешь, как мы обрадовались! Не деньгам, а тому, что цел. А

ты нас бросил. Зачем, скажи? Разве мы заслужили? Разве мешали тебе?

– Я души в вас не чаял!

– Ну?

– Бессмысленно... Не надо... Бывают незадачи в отношениях. Лучше

молчать...

– У честных людей не бывает.

– И у честных. Негоже касаться.

– Стыда боишься?

– Машка-бабашка, отвяжись от папки.

– Ты, Игорешка, маленький. Помалкивай. Ладно?

– Пусть не задирается.

– Отвечу, но не сейчас. Покуда ты в том возрасте...

– Уже в том возрасте, когда пропускают на картину «Ночи Кабирии».

Показала паспорт - и пропустили.

– Имеешь право. А я бы на твоем месте не стал ходить на такие фильмы.

– А жизнь?

– Что - жизнь?

– На жизни не напишешь: «Дети до шестнадцати лет не допускаются».

– Что верно, то верно. Плохо тебе там. Как бритва режешься.

– Там я не режусь. Там меня полосуют, а я молчу.

Собираясь к отцу и затем в пути Маша мечтала выяснить тайну его

исчезновения, обернувшуюся для матери и для нее долгой бедой и мучительной

загадкой. В ее воображении выведывание причины происходило тонко, без

настырности. Она не допускала, что отец будет умалчивать о том, что стряслось

столько лет назад.

Но случилось именно то, чего она никак не ожидала. И в ней поднялось

ожесточенное недоумение, возникшее с малолетства, и она никак не могла

примирить свое желание с отцовым ласковым умиротворением и состраданием,

отодвигающим ее в неведение, гнетущее и больное. Она не ожидала от себя, что

встанет и быстро выйдет из ресторана.

Очередь на теплоход разбухла, стала длинней. Маша вертко двигалась в

горячей толпе. Какое-то слепящее чувство владело ею, и она не различала лиц,

проплывающих мимо, и даже не узнала, хотя и останавливала на нем взгляд,

Владьку, который вел за собой магниево-седую старуху.

Едва Маша успела проскочить сквозь поток пассажиров - ее догнал отец.

Корил за вспыльчивость, просил вернуться в ресторан. Маша молчала. Ей

казалось, что ее душа каменеет от презрения к нему.

Он пошел расплатиться с официантом и забрать Игорешку, а ей спокойно

велел никуда не уходить. Это подстегнуло ее гнев. Она спустилась вниз и

побежала по береговым плиточным камням. И чем быстрей бежала, тем веселей

становилось на сердце. Минуя розовый дебаркадер, подскочила, взбрыкнув

ногами. И оглянулась на улюлюканье, раздавшееся на воде. Улюлюкали парни,

удившие с плоскодонки. Успела засечь, что кто-то чешет вслед за ней по берегу.

Не разобрала кто, а когда оглянулась, узнала Владьку.

Владька догнал Машу возле голубого дебаркадера.

– Странное ты создание, - выпалил он и пошел рядом, успокаивая дыхание.

– Ты что, караулил меня?

– Самомнения тебе не занимать.

– Ты хотел сказать - красоты?

– Хмы-хмы. Чудная, Константин Васильевич попросил тебя догнать. Мы с

бабушкой только зашли в ресторан, он показал на тебя в окно и послал в

погоню.

– Слушай, Владька, ты на кого-то похож. Погоди. В ресторане я видела

бывшую миллионершу. С ней брат. Между ним и тобой сходство.

– Его мать и моя бабушка родные сестры.

– Его мать и твоя бабушка... Если бы была жива мама моей мамы, а у нее -

сестра, а у этой сестры был бы сын, то кем бы доводился ей... Постой. Если бы...

– В шахматы не играешь. По математике три с натяжкой.

– Тоже мне оракул. Ты доводишься племянником ему и Наталье Федоровне.

– Точно.

– Почему их зовут французами?

– Приехали из Франции.

– Как туда попали?

– Попали их родители. И там появились на свет тетя Наташа и дядя Сергей.

– А как они все-таки попали во Францию?

– Эмигрировали.

– Для чего?

– Для спасения собственной жизни.

– От кого?

– Разумеется, от революционных масс.

– А что они сделали революционным массам?

– Неумеренное вопросничество простительно на стадии оспы-ветрянки.

– Ох-ох, до чего культурно!

– Повремени с иронией. Должна быть мера любопытства.

– Зачем?

– Как тебе... Я... Я догадался: ты обиделась на Константина Васильевича и

удрала из ресторана, но я не задал ни одного вопроса ни ему, ни тебе. Узнается.

Не узнается, стало быть, ваша размолвка несущественна и не представляет

морального и философского интереса. И второе: люди любят самораскрываться.

В моменты самораскрытия обнаруживается их сердцевина. Вопросничество, на

мой взгляд, обнаруживает только поверхность.

– Спасибо. А теперь иди в ресторан.