Любимая для мастера смерти

– Все правильно, – довольно отвечает Гиллаган, а я снова проваливаюсь в темноту.

Обрывки видений, воспоминаний, мыслей постепенно рассеиваются, и я медленно открываю сомкнутые веки. Темноту вокруг слабо и несмело разгоняют несколько светильников, висящих на каменных стенах. С трудом, но все же узнаю это место. Как не узнать, если я в нем пережила чуть ли не самый жуткий кошмар в своей жизни?

Саркофаг на возвышении все так же внушителен и мрачен, он распространяет вокруг себя какой-то странный, необъяснимый, потусторонний холод, пробирающий до костей.

Не спеша, поднимаюсь и уже внимательнее оглядываю все вокруг. Понимание, что доселе я покоилась в погребальной нише, вырезанной в стене для размещения усопших, мне не добавляет оптимизма. Тело начинает сотрясать дрожь то ли холода, то ли ужаса. Стараясь, не удариться головой об нависший надо мной потолок постепенно выбираюсь из своего ложа и опускаю ноги на землю.

Подняться удается со второй попытки, колени дрожат, да и все тело кажется слабым и вялым, как будто после лихорадки, когда жар спал, но болезнь все еще держит в своих хищных объятьях. Осторожно, держась за стеночку, все-таки принимаю более-менее устойчивое положение и начинаю нерешительно обходить склеп, стараясь держаться подальше от гробницы. Где-то там, прямо с противоположной от меня стороны, зияет темным провалом выход из этой пещеры, и я изо всех сил стремлюсь к нему.

Одной рукой опираюсь о шершавую чуть влажную стену, второй поддерживаю подол неудобного длинного платья и маленькими шажочками потихоньку направляюсь к своему спасению. Я не отрываю взгляд от манящего свободой выхода, поэтому, когда обо что-то спотыкаюсь, не могу удержаться от внезапного тихого вскрика. Переведя взгляд под ноги, затыкаю рот кулаком, дабы не закричать еще громче. Прямо на моем пути лежит, раскинув руки в стороны бледный Ловар, а под его головой растекается кровавая лужа, кажущаяся в полутемном помещении почти черной.

Прижимаюсь почти вплотную к стене склепа и аккуратно, пытаясь не дотронутся до бездыханного тела мужчины, миную его.

Во мне сейчас сражаются две моих ипостаси, одна кричит, что я, как лекарь должна хотя бы проверить дышит ли человек, а вторая напоминает кто виноват в том, что я тут оказалась, и что будет, если он очнется. Побеждает глас разума и туша Родерика остается лежать на полу неприкосновенной, а я, чуть поколебавшись, делаю шаг в темноту, в последний момент, вытащив из стены ближайший светильник.

Коридор освещается буквально на пару ярдов вперед и создается ощущение, что я ныряю в пустоту. Небольшой круглый пятачок света, в котором я возвышаюсь неприкаянной фигурой, как клеткой окружен вязким душным мраком. Галерея ведет все время вперед, без ответвлений и боковых ходов. Я стараюсь глядеть все время перед собой и никак иначе, попросту боясь даже представить что там за гранью спасительного света.

В этой удушающей темноте почти полностью стирается ощущение времени, я только по тому, как устали и ноют ноги, понимаю, что иду довольно-таки давно. Уже почти отчаявшись выбраться, едва не падаю на землю, полностью утратив способность двигаться. Но внезапно, далеко впереди замечаю оранжевую светящуюся точку. Она путеводной звездой указывает путь и у меня открывается второе дыхание.

Выход, наконец-то выход. Чуть ли не бегу навстречу сияющему пятнышку, забыв об усталости и боли, не заботясь больше о тишине и осторожности, не обращая внимания, на путающееся в ногах платье.

Звездочка становится все ближе и ближе, разгораясь как маленький пожар, расширяясь до полукруглого проема, и завлекательно манит меня туда, к свету. Полна надежд на избавление, бесстрашно ступаю туда и замираю на входе, чувствуя, как силы вновь покидают меня. Светильники на стенах издевательски подмигивают колышущимися язычками пламени, а посреди просторной пещеры незыблемой глыбой возвышается на постаменте саркофаг. Даже туша Ловара лежит все также неподвижно на земле, ни на йоту не поменяв свое положение. Я пришла туда, откуда так поспешно убегала.

С отчаянной злобой разворачиваюсь спиной к склепу и снова шагаю в темень коридора. Проделываю все тот же путь, на этот раз внимательно оглядывая стены и покоящихся в них усопших предков О’Ши, которые больше меня не пугают, надеясь заметить какой-то другой путь. И через некоторое время он показывается. Узкий, маленький коридорчик скромно притаился справа от меня, между, судя по табличкам над нишами, безвременно ушедшими из жизни Браяном и Лианной О’Ши.

Не задумываясь, протискиваюсь в него, решив, что если проход станет слишком узким, тут же поверну, но он наоборот вскоре расширяется и становится полноценной галереей. Стремительно шагаю по ней и через некоторое время сворачиваю за угол для того, чтобы вновь упереться во вход в склеп Гиллаганна.

Раз за разом я предпринимаю попытки вырваться из этого заколдованного круга, но куда бы я ни шла, мой путь заканчивается ненавистной пещерой. Мне хочется выть, кричать, биться в истерике от безнадеги, крушить все подряд, но я просто сажусь на землю возле сены и обхватываю себя за плечи. Тело бьет крупная дрожь. Понимаю, что постепенно замерзаю в этой холодной безмолвной усыпальнице. Остатки сил, которые появились благодаря злости и упрямству, я потратила на последнюю и самую отчаянный попытку. Тогда мне пришлось буквально ползти по узкому лазу, рискуя застрять без возможности вернуться назад и навеки умереть, затиснутой со всех сторон шершавыми стенами каменной кишки. Светильник, который я держала в руках, мигнув последний раз, гаснет, хотя его братья довольно-таки успешно продолжают освещать склеп.

– Ну что, набегалась, моя милая? – совсем рядом звучит знакомый голос. Но в этот раз ничего кроме апатии я не чувствую.

– Ну что, набегалась, моя милая? – совсем рядом звучит знакомый голос. Но в этот раз ничего кроме апатии я не чувствую. Мне даже не нужно поднимать голову, чтобы узнать говорящего, именно его последние слова я слышала перед тем, как потерять сознание и очнуться уже здесь.

– Ты даже не взглянешь на меня, милая? Не взглянешь на того, с кем связана судьбой? – тихо шепчет он. И от этого шепота по коже пробегают мурашки, а воздух вокруг становится не просто холодным, а обжигающе-морозным. Против воли поднимаю взгляд и едва сдерживаю крик, который давящим комком застревает в горле, из губ срывается всего лишь сдавленное мычание. Пытаюсь отползти подальше, но за спиной каменная стена и я могу только испуганно сучить ногами. А передо мной в жуткой улыбке скалится Гиллаган. Тот самый Гиллаган, умерший почти полтысячелетия назад, пролежавший все время в саркофаге, истлевший до неузнаваемости, но все еще сохранивший остатки плоти на костях.

– Вот мы и познакомились, милая, – его рука тянется к моей щеке, и я крепко зажмуриваю глаза, едва сдерживая тошноту. Холодные пальцы пробегают по моей коже, вызывая дрожь омерзения.

– Ну, чего ты пугаешься? – хмыкает он. – Я ведь такой временно. Очень скоро у меня будет тело, и это тело тебе понравится. Обещаю.

Меня передергивает от отвращения, как только он убирает руку, тогда же я и осмеливаюсь, наконец, раскрыть глаза. Гиллаган тем временем подходит к распростертому на полу Ловару и брезгливо пинает его ногой. Мужчина тихо стонет, но в себя не приходит.

– Он живой? – против воли с моих губ срывается вопрос. Я тут же вжимаю голову в плечи, жалея, что вновь обратила на себя внимание, но сказанного не воротишь.

– Пока живой, – кривится мертвец. – Но это ненадолго. Он проживет ровно столько, сколько тебе потребуется, чтобы прийти в себя и поселить мою душу в его тело.

Я отчаянно мотаю головой. Не хочу я это делать. Не буду.

– Я бы предпочел, конечно же, твоего мужа, да только это в виду некоторых обстоятельств невозможно. Приходится довольствоваться им, – и он снова пинает Ловара. – Но ничего. Это, во всяком случае, лучше, чем-то, что я имею сейчас.