Любовь хранит нас

Я подхватываю ее за плечи и, как тяжело раненую в спину, тяну на себя. Шустро разворачиваю, жестко пресекаю все ее попытки выкрутиться и крепко прижимаю полуобнаженное тело к себе. Слез нет, в глазах отчетливо читается боль и ужас. Да-да, тот самый неприкрытый страх!

— Слишком рано, — шепчет в ухо, — рано, Алексей.

— Я понял, — мусолю ее волосы своей щетинистой щекой. — Прости за наглость.

— Сама хочу. Добровольно, по обоюдному желанию. Ты понимаешь? — она отодвигается от меня, прикрывает грудь руками и опускает взгляд. — Сама! Сама! Сама!

Я смотрю на жалкую униженную полуголую красивую женщину. Это я во всем этом виноват или… Та дохлая служивая тварь?

— Оль?

— Угу? — всхлипывает и тут же вытирает пальцем носом. — Да-да, я слушаю. Сейчас-сейчас.

— Есть пока один вопрос. Могу задать?

Климова вскидывает голову и смотрит мне в глаза.

— Сколько у тебя было мужчин? — сглатываю и прикрываю веки. — До меня, — на всякий случай уточняю.

Она так тяжело молчит, молчит, молчит и шумно дышит, как будто бы считает…

— Что ты мне ответишь, изумруд? — теперь смотрю в упор, ни одной эмоции не пропущу.

— Один, Алеша.

Климова бегает глазами по скомканному покрывалу.

— Муж? — подаю ее рубашку. — Пожалуйста, надень.

— Да, — прижимает тряпку к груди.

Ну что ж! Тебе несказанно повезло Дима, сука, Черненький. Чувствую, как рука сама собой сжимается в кулак. Вот же… Блядь! А где ее больной ребенок? И угораздило ж меня!

Спрыгиваю с кровати и отхожу, наверное, на безопасное для Ольги расстояние.

— Тебе подходят эти апартаменты, Климова?

Ольга осматривается с каким-то подозрением по сторонам, а затем переводит влажный взгляд на меня:

— Это твоя комната?

— Это означает «Да»?

— Прости меня, — она кривит лицо и одновременно с этим водит ладонями по истерзанной кровати.

— Спокойной ночи, одалиска. Встретимся за завтраком, красивая женщина-сова.

Глава 11

— Сегодня твоя очередь задавать мне каверзные вопросы, — Климова предлагает. — Смирнов, ты слышишь?

Слышу-слышу! Я должен ее за это поблагодарить? Она идет за мной по узенькой лесной дорожке, старается не отставать, но все равно не успевает — у меня широкий шаг, небольшой стресс и охренеть какое нетерпение. Ольга шипит, свистит, кашляет и даже рвано дышит.

— Алексей! — вскрикивает. — Подожди, пожалуйста. Я совсем не успеваю за тобой. Может быть, сделаем небольшой перерыв?

— Поднимемся на тот пятачок, тогда немного отдохнем. Давай, поднажми и потерпи еще немного.

Наверное, я сейчас безжалостно с ней поступаю, но у меня чересчур паскудно на душе. Неизвестность и ее упрямое молчание разъедают мой никак не затыкающийся мозг, эксплуатируют ресурс по полной, вот я всю эту гнусность с ней и вытворяю.

— Пожалуйста, — она уже скулит, — Алеша! Я очень устала. Сильно, мне невмоготу. Давай вон там присядем хотя бы на полчасика и дух переведем.

— Рассиживаться уже на месте будем, одалиска. Там организуем и привал, и стол, и даже относительно комфортный ночлег.

— Ночлег? Ты не сказал, что сегодня не вернемся домой? Я даже вещи не взяла. Леш…

Ну надо же! Представь себе, я вот тоже неожиданно выдвинулся налегке! Тем интереснее нам будет там, у Петьки. И потом, я ей не сказал. Упрек, намек и очень строгий выговор, Оля Климова? Не сказал? Не сказал… Да я, сука, совсем забыл об этом! Голова была забита совершенно другими мыслями и все, как говорится, не о том.

Один мужик, Оля? Один за всю твою сознательную жизнь. Благоверный муж, отец твоего тяжелобольного ребенка, который… А где он, кстати, а главное, с кем? Всего один — мне, блядь, смешно, и я тебе не очень верю. Один, один, один! Зато ого-го какой, наверное! Видимо, чересчур достойный, уважаемый и очень длинный член! С выдумкой, характером и извращенным сексуальным вкусом, раз ты по сей день шарахаешься от окружающих тебя мужчин? Что он делал с ней? Что позволял себе, а главное, как она могла это все терпеть, фактически все издевательства и унижения поддерживать? Зачем?

— Увы. Заночуем в доме Пети.

— На маяке?

— Там жить нельзя, но можно где-то рядом.

— Этот Петя, он же смотритель маяка? Я просто подумала, что в той колокольной башне, словно на рабочем месте, не отходя от дела, можно существовать.

— По-моему, я этого не говорил, — поворачиваюсь к ней лицом, шагаю задом наперед и наблюдаю за ее неуклюжим подъемом. — Ты перечитала своей романтической бурды, изумруд души моей. Что-то типа… Они стоят, обнявшись, а луч прожектора освещает их крепко спаянную красивую фигуру. Мужик своей жирной задницей заслоняет яркий свет, тем самым прячет девочку от страшного необратимого ослепления. Его стояк велик! Настолько, что он тупо от боли плачет, а девочка от возбуждения через трусы пускает вязкие соки на каменный выбеленный пол. Мерзавец жадно, страстно, чувственно и жарко ее целует, и тут же одновременно лапает субтильное дрожащее от истомы тельце, трогает большими пальцами острые соски, трет, щиплет, лижет, и, конечно, дует, а потом… А потом возле перил, изуродовав классическую позу секса, страстно эту девочку дерет. Думаю, раз надцать, одалиска, в одном едином быстром темпе, ни разу, сука, не повторяясь! Как говорится, только кончил и вот все заново, опять. Так, что ли? Пока она от наслаждения не умрет и прохрипит: «Я кончила! Довольно!».

— Ну да, ну да. И золото вдруг превратится в черепки. А член у мужика сгниет? Ты похотливый грубиян, Смирнов! — Климова довольно громко бормочет.

— Так я этого и не отрицаю, — хмыкаю и показываю ей рукой, что можно дальше ряд моих определений продолжать. — Ты хорошо, солнышко, подумай, а я еще чего-нибудь в том же духе приплету. Так сказать, до кучи! Ну?

Молчит в ответ. Ха! Надеюсь, ей просто больше нечем крыть, и она смирилась с тем, что в языковых, словесных, курсах я намного лучше, быстрее, выше и сильнее. Я — злой и страшный языкатый черт. Да я самый настоящий романист! Поэт, бард, трубадур! И где-то за границей сейчас заплачет младшенький, Сережа. Сергей Максимович точно бы с этой ситуации поржал. Я так и вижу нашу предстоящую встречу:

— Привет! — Привет!

— Ну как? — Никак!

— Ты — лох, задрот и долбаный терпила, Леха. — Хотя бы так, Серж, а ты просто помешанный на бабах озабоченный урод.

— Теперь, наверное, пока, братишка? — Еще бы! Нам не по пути. Живи вольготно, сука, не хворай.

И… Разбежались кто куда, по разным сторонам.

— Мы не идем на сам маяк, — сбиваю с себя спесь, немного привожу мыслительную деятельность в порядок и, наконец, спокойно говорю. — Это навигационное сооружение, Оля. Понимаешь?

— Это что значит?

— Вход исключительно по пропускам и в установленном порядке.

— Тогда я вообще ничего не понимаю. Мы идем куда-то, ты подгоняешь, не даешь мне даже присесть, дуешься все утро, отказываешься от еды, — бормочет. — Тебе что-то не понравилось, было невкусно? Ты мог бы прямо об этом и сказать, зачем сейчас на мне злость свою срываешь? Алеша, стой, пожалуйста, я тебя очень прошу!

— Увидишь, одалиска, и сразу все поймешь. Но темп задан, шаг отмерян, я не буду распускать тут нюни…