Любовь хранит нас

Хотя, безусловно, я хотел бы знать о ней все!

— Жила почти десять лет в другой стране. Если посмотреть на восток, прищурить свои глаза, возможно один даже зажмурить, — теперь она поворачивается лицом ко мне и указывает в сторону рукой, — то это где-то в той стороне…

— Там юг, одалиска, — гордо отвечаю, — а восток во-о-он там!

— Это образно, Алексей. Всего лишь образно, — мягко, как ребенку, улыбается.

— Училась?

— Нет. Работала.

— В библиотеке?

— В том числе.

— В ночном клубе, что ли? — продолжаю свой допрос. — В кабаре ногами дрыгала? Развлекала праздную мажористую братву?

Климова делает серьезное лицо и с надменностью отвечает:

— Не место красит человека, Алексей, а человек свое место. Мне хорошо платили, не трогали, если ты сейчас на это прозрачно намекаешь, никто не смеет прикасаться к танцовщицам руками — есть одно неписанное правило. И потом, это всего лишь восточные танцы, не стриптиз, не соблазнение, не порнография или извращения, просто пластичные телодвижения и…

— И твой звериный ненавидящий оскал, — заканчиваю ее мысль себе под нос.

Да уж! Я уверен, что она была прекрасным украшением той забегаловки, в которой раскачивала своими бедрами и трясла грудью. Муж ей это разрешал? Полуголая молодая женщина с охренительной фигурой перед улюлюкающей толпой уродов, в полутемном пропитом и прокуренном помещении исполняет то, что еще больше заводит взбудораженных недогероев и мотивирует их на не абы какой похабный подвиг. Был вот совсем недавно аналогичный невеселый опыт — мы с ней такое тоже проходили в ту ночь, когда умер ее отец!

— Я серьезно спрашиваю, а ты, изумруд души моей, виртуозно виляешь, словно лавируешь между подводных камней. Тебе действительно нравилось, чем ты занималась? Стоил отъезд из родного города в ту глушь?

— Работала официанткой в кафе, Алексей. Не вижу в этом ничего зазорного, скорее наоборот, я научилась улыбаться людям, стала терпеливее и мягче.

Нет-нет, красавица! Лицемернее и злее! Может быть, это она имела в виду?

— Высшее образование я так и не получила. Для тебя, по-видимому, это важно? Да, не директор компании и не имею своего прибыльного дела, но мне нравится мой род занятий, и ты своими издевками не заставишь меня изменить уже основательно и давно сложившееся мнение. На это я не поведусь.

— Нет, не важно, — отрезаю и опускаю голову. — Предназначение женщины не в высоком заработке, стабильном доходе и успешной карьере. Это мое «давно сложившееся мнение», еще добавил бы сугубо личное, патриархальное, если угодно эгоистичное, — говорю, надеюсь, на понятном ей языке. — Мать вспоминала тебя, одалиска, как усидчивую студентку, успешно сдавшую две сессии и внезапно отчислившуюся по окончании всего лишь первого курса. Вот в чем суть! Не пожалела, что не доучилась?

Тут нет ответа, Ольга просто дышит и, видимо, ждет, что я сниму свой вопрос. В поисках своих сигарет руками сильно хлопаю по всем карманам.

— Ты встретила любовь и вышла замуж? — тихо спрашиваю.

Вытягиваю пачку, теперь разыскиваю зажигалку, вынужденно останавливаюсь и все еще жду ее ответ.

— Да, — как-то, по-моему, слишком неуверенно отвечает. — Алексей! — в том, как она сейчас произносит мое имя мне слышится то ли просьба, то ли немой укор, то ли обреченность. — Я не хотела бы об этом. Если не трудно, то не задавай таких вопросов. Хотя бы пока.

Пока? А потом типа тот наш с ней устоявшийся «Привет!». Она совсем не хочет о личном говорить? Так много темных пятен, одалиска? Неоднозначная ситуация? Неужели сексуальный плен и рабство? Пожарный капитан на фото не производил впечатление некрофила, зоофила, педофила, отчаянного эксгибициониста или воодушевленного вуайериста. Хотя чужая жизнь — потемки. Мы очень часто ярко улыбаемся, но при этом подло тычем в грудь ножом.

— За местного урода, что ли?

— А есть большая разница? Местный, родной, заграничный или с другой планеты.

— Отвечай, пожалуйста.

— Мы пришли? — она указывает рукой на высокий коричневый забор.

— Да. Но вопрос не снят, поскольку ответ так и не получен. Поэтому…

Оттуда слышен грозный лай собаки. Климова резко останавливается, делает глубокий шумный вдох, затем я вижу, как она задерживает дыхание и, кажется, совсем не дышит, или просто забыла обо всем.

— Боишься псов? — подхожу к ней. — Оль?

— Нет. Но это как-то слишком громко. Такое впечатление, что там не собака, а по размерам — самый настоящий слон. Теперь я понимаю, что ты имел в виду, когда говорил про строго охраняемый объект. Живой сторож, человек с ружьем, вероятно. Но у тебя везде есть блат, Алексей?

— Как и у всех, таинственная незнакомка, как и у всех! Человек — огромная причуда природы, в той или иной мере по жизни накапливает ценный опыт, приобретает нужные связи и даже находит друзей. А Пират — очень дружелюбный кобель, но не без способностей — с выдумкой, приобретенным ценным навыком, поверь, пожалуйста, он заслуженно отрабатывает свой хлеб. Красит собой это место и помогает очень хорошему человеку. Думаю, тебе понравится, — беру ее за руку. — Идем! По-моему, Петька уже где-то на пороге и встречает непрошенных гостей.

— Ты его не предупредил, что приедешь и, к тому же, что будешь не один? — смешно выпучивает глазки. — Леша, по-моему, будет неудобно.

— Мы слишком старые друзья, чтобы я еще напоминал ему о том, что собираюсь вернуться в свой дом и навестить его.

— Кто там? — хозяин задает вопрос. — Пират, назад, иди ко мне! Ко мне, дружок.

— Оль?

— Угу, — она перемещает свою руку, поднимает выше и задевает мой локоть, практически двумя руками цепляется за меня и виснет.

— Петр — не совсем обычный человек, — только начинаю говорить, как меня перебивает лязг замка и широко распахнутая внутрь дверь.

— Кто здесь?

У Красова Петра есть огромные проблемы со зрением. Вернее, проблемы есть, а зрения, к сожалению, уже нет.

— Привет, провидец! — громко говорю и с Климовой под руку подхожу поближе. — Ослеп или тупо не узнаешь старого друга?

— Ах ты ж, долбаная сука! Лешка! Когда ты вернулся? — он принюхивается, по-видимому, почувствовал, что я у его порога сегодня не один. — Кто с тобой? — сам себя сразу обрывает. — Постой, ничего не говори. Можно? Вы позволите?

Он обращается к Ольге и протягивает к ней руки, а я направляю свой взгляд и молчаливо у своей спутницы уточняю:

«Не возражаешь, одалиска, если этот человек слегка пощупает тебя».

Поднимаю палец к носу — прошу ее не произносить ни звука, она удивленно кивает, но мою руку отпускает, затем отходит немного в сторону и неуверенно приближается к Петру.

Петька — студенческий друг, икона нашего неоднозначного курса, слепой парень, получивший достойное высшее образование, и ни разу не воспользовавшийся своим увечьем с целью проставления положительной оценки. Красный диплом, та же специальность и высокая квалификация, но категорический отказ при приеме на работу. Машина непрерывного литья заготовок, повышенная температура в цехе, шум, грохот, отборный мат и его врожденный дефект… Короче, завод — не место для слепых, хоть и подающих большие надежды специалистов. Красов добивался через суд справедливости — вот так хотел работать, но, увы, все быстренько свернули и не дали полноценного хода, а Петька бешено психанул и проявил тяжелый характер, плюнул, затем громко хлопнул дверью и убрался аж вот сюда. Красов — очень странный сторож «режимного объекта», а его отшиб, место добровольно выбранного жительства, называется «слепой маяк». Здесь больше нет движения судов, фарватер чересчур заилен, да и море в этом месте основательно обмелело. Башня есть, лампа есть, ну, а света больше нет — последнее слепому человеку, кстати, не особо важно.