Любовь хранит нас

— Я ничего не делаю. Всего лишь предлагаю окунуться в соленое парное молоко. Давай-давай, — опираюсь на колено и, придерживая ее за талию, поднимаюсь.

— У меня нет купальника, Алеша.

— Он тебе не нужен, — прижав ее к себе, вожу руками по животу и целую заднюю часть длинной шеи, — тут ведь никого нет. Считай, что это частная территория.

— А Петр?

— Оль, это даже зло звучит, — хмыкаю и перехожу губами ей на плечи. — Он не видит, а Пирату все равно на твои прелести. А мне…

Опускаю руку вниз и осторожно трогаю гладкий лобок, прохожу немного дальше…

— Нет! — ногтями впивается мне в кожу и пытается от себя отбросить.

Шиплю и убираю наглую конечность, встаю с кровати и тяну Климову за собой. Она смешно кривляется, сопит, хнычет, но медленно идет. Ольга присаживается на край кровати, ногой подтягивает свои брюки, наклоняется за своей футболкой и неуверенно задает вопрос:

— А где мое нижнее белье?

— Не было такого. Ты голая сюда пришла, — натягиваю джинсы, закидываю на плечо свою футболку. — Ты знаешь…

— Смирнов, отдай, пожалуйста трусы и лифчик.

— Трусы и лифчик? — округляю глаза. — Одалиска, я даже не знаю, как это все выглядит. Что это вообще такое? Предположим…

— Леш, это не смешно.

По-моему, сексуальная разрядка на эту женщину действует не по предустановленному протоколу. Климову вообще не отпускает, и она еще сильнее жжет. Блядь, да она просто надо мной издевается!

— Мы поторопились с сексом, Оля? — как на планерке выступаю — с гордо поднятой головой.

— Господи, — канючит, — Смирнов, просто отдай мои трусы и все. Поторопились, замедлились… К чему все это? Я хочу одеться…

— Я не хочу! — перебиваю и протягиваю завалившиеся под кровать маленькие трусы. — Возьми, пожалуйста.

Оставшуюся процедуру одевания мы проходим, словно молчаливый квест. Она мычит о том, что не может отыскать, а я, не говоря ни слова, разыскиваю и спокойно подаю.

— Все? — жду, пока она затянет волосы в какое-то лохматое и безобразное чудовище. — Или еще чего-то никак не найдем?

— Я готова, — опускает руки на свои колени и пытается мне улыбнуться.

Нет! Вот этого делать не стоит. Опять все вымученно и наигранно. Словно кукольное и неживое. Предлагаю свою руку. Она, оскалившись, вкладывает мелкую ладошку в мой кулак.

— Мне нужно знать, — смотрю в ее глаза. — Слышишь?

— Да?

— Ты сожалеешь о том, что, — показываю подбородком на кровать, — тут вчера было. Это был фальстарт? Я настоял? Принудил? Что с тобой?

— Я просто спать хочу, — подходит ближе и укладывает голову мне на грудь. — Пожалуйста, не обращай внимания.

Немного отлегло. Фиксирую ее макушку подбородком:

— Отоспишься на свежем воздухе, там же легкие расправишь и успокоишь нервную систему. Идем. На пляже, на беленьком песочке полежим.

— Голяка? Да что я спрашиваю, в самом-то деле. Естественно! Там бы еще трусы свои не потерять.

— Я все пытаюсь сказать, что видел тебя без одежды. Полностью! Абсолютно голую! В костюме Евы! В чем мать тебя родила. С твоими родинками, формами, размерами я познакомился сегодня ночью интимно и мне показалось, что с предметами женской красоты был найден общий и понятный язык, — сжимаю ягодицу и легонько хлопаю.

— Ум-м-м.

— А это значит «да»!

Снаружи стоит великолепная погода. Тихо, солнечно, по-утреннему прохладно — хорошо. Жилище Красова находится на невысокой горке — все-таки как-никак тут был когда-то действующий маяк. К береговой линии, к дикому пляжу, спускаемся по сделанным матушкой-природой крутым ступеням. Я двигаюсь впереди, держу Климову за руку, она, куняя, следует за мной — Ольга еле-еле передвигает ноги и замедленно моргает. Лунатирует и ее, по-моему, этот факт совсем не напрягает.

На теплом песке расстилаем подстилку и усаживаемся плечом к плечу.

— Ты как, малыш?

— Тут так красиво, Леша. Обалденно! Но как подумаю, что через день эта сказочка закончится, карета в тыкву превратится…

— Я в крысу, а у тебя испачкается лицо? — предлагаю свой вариант развития грядущих событий.

— … и для меня наступят тяжелые трудовые будни, так настроение под откос, — потягивается и вращает маленькими кулачками.

— Мы можем навсегда остаться здесь, если захочешь, — смотрю куда-то вдаль и слабо улыбаюсь, — ты и я. Что скажешь?

— Скажу, что ты, действительно, мечтатель и романтик. Еще немного перфекционист и в то же время жуткий прокрастинатор, а на закуску соблазнитель и тайный эротоман.

— А что не так-то? — склоняю свою голову к ее устроившейся на моем плече толкушке. — Дом, море, природа, в соседнем селе есть целый магазин — продукты, различные предметы личной гигиены, там даже есть вытрезвитель и травмпункт… Хм, Оль! Эротоман? Это как-то связано с тем, что ночью было.

— Это заболевание, Алексей. Бредовое расстройство плюс повышенное либидо. Так что, осторожнее с навешанными ярлыками, дружок! А у меня работа, Леша, если говорить серьезно. В жизни ведь есть еще обязанности, помимо прав, отдыха и развлечений, — вздыхает и трется о плечо щекой.

Обязанности? Ее работа — это однозначно нечто, а в остальном — пустяк. У одалиски на жизненном балансе вообще ничего не числится — пусто, зеро, и не предвидится в ближайшем будущем никакого положительного дохода. Да и плюс я еще вчера заявил на нее свои права.

— Я уточнял и выяснил, что ты — уже два года свободная молодая женщина, Оля. Какие еще обязательства, душа моя? Живи, радуйся и думай только о хорошем!

— Прошу прощения, — она немного отклоняется от меня, раскрывает широко глаза, и задом пятиться. — Уточнял и что-то выяснил?

Молодец, Смирняга! А ей зачем, дебил, об этом рассказал?

— Оль…

— Ты наводил обо мне справки, что ли? Что значит, уточнял? Следствие по моему делу организовал? Слежка, фотографии, опрос свидетелей? Кто? Где? С кем? Когда? И как? Ты уточнял свободен ли твой путь? Боишься перейти кому-нибудь невзначай дорогу?

Молчу теперь, как в рот воды набрал. Видимо, я расслабился и потерял контроль не только над сложившейся ситуацией, но и над мозгами, руками, членом и, на закуску, языком.

— Алексей? Я хотела бы понять. Ты уточнял, свободна ли я и не состою ли в отношениях? А моего слова больше недостаточно, теперь между двумя взрослыми людьми происходит все именно так? Они друг друга проверяют, уточняют, следят, опрашивают, бегают по соседям, и наверняка доносят в соответствующие органы. А перед принятием окончательного решения, по всей видимости, подают в центральный аппарат запрос, а им оттуда отвечают: «Да», «Нет», еще, пожалуй, «Не достойна» или «Сочувствуем, но поищи еще»? Прошу прощения, видимо, я слишком старомодна и для меня все это оскорбительно и унизительно, Смирнов!