Любовь хранит нас

Она интересно хихикает и дергает плечами. Затем вдруг опускает голову, стряхивает наваждение и снова прямо устремляет свой взгляд. Смирнова исповедуется передо мной, что ли? К чему она ведет?

— Антонина Николаевна…

— Оль, детка, пойми, пожалуйста, что это не смотрины, а мы не рассматриваем тебя, не обсуждаем и не даем советы. Заканчивай дрожать и просто будь самой собою. Ты поняла? Не слишком напугала тебя?

Все очень четко! Ваш урок не требует дополнительных объяснений. Смирнова медленно подходит ко мне и обнимает за плечи, при этом шепчет в ухо то, что я совсем не ожидаю услышать:

— Вы с Алешей красиво смотритесь, Климова. Друг на друга похожи, а это верный признак того самого единения душ. Так простые люди говорят, а не моя задуренная наука.

— Мы не вместе, — шепчу ей встречное предложение. — Пожалуйста, поймите. Вы попросили меня помочь, и мне кажется, что я Вам помогла?

— Безусловно. Мы рады, что вы приехали, а в остальном — поживем-увидим, поживем-увидим, детка. Я с некоторых пор стараюсь не заглядывать в будущее, не озвучивать своих желаний вслух — все равно не сбудется, уже не составляю астрологических прогнозов и не просматриваю ленту в канале «Что день грядущий нам готовит?», просто констатирую очевидный факт.

Она бережно отстраняется от меня и на вытянутых руках со всех сторон как будто осматривает.

— На вашем курсе очень не хватало тебя. Группа поблекла, исчез природный шарм, осталась долбаная муштра и солдатское «ать-два». Смирный зверствовал на практике и отчислял достойных ребят. Мы с ним даже поругались на этой почве. Оль…

— Спасибо за поддержку, Антонина Николаевна.

— Всегда готова помогать. Ты слышишь? Оля?

— Я справлюсь сама. Благодарю за предложение. Вы и так очень помогли тогда, после смерти отца, и сейчас меня почему-то поддерживаете. Не подумайте, что я неблагодарная свинья. Просто это личное, — громко сглатываю, — наши отношения с Вашим сыном, они не перейдут во что-то более серьезное, чем то, что есть сейчас. Мне очень жаль, но…

— Твои отношения, — она кивает головой, словно исправляет мою ошибку, — с Алексеем.

— Не поняла, — удивленно уточняю.

— Ты сказала с «Вашим сыном», а я всего лишь помогла и уточнила с каким из них. У меня их два, Оль. С третьим ребенком, — у нее увлажняются глаза, и она быстро отворачивается от меня, — Смирный обманул. Обещал и не выполнил, плюс возраст помешал.

Ей, видимо, в таком огромном доме скучно находиться летом. Нет преподавательских занятий, дети выросли, а внуков пока не завели, вот она и ищет свободные на беседы уши, а тут я удачно подвернулась. Неужели она не понимает, что сейчас этим разговором сильно мучает меня.

— Да-да, с Алексеем. Но тут точно нечего обсуждать. Я обещаю Вам, что ничего не будет. Лешка сам уйдет. Я наскучу и надоем ему. То, что сейчас между нами происходит — такой себе эксперимент, плюс выручка, своеобразная плата за его помощь и терпение. И тогда, — кривлю лицо, — в тот вечер, когда он слегка не в форме пришел ко мне домой, я не смогла…

— Ты просто пожалела его? Он очень плохо выглядел? Больным, несчастным, жалким? Клянчил нежность, ласку, наверное, секс? Приставал с объятиями, возможно, угрожал, что не уйдет, потом наверняка вел себя, как самый настоящий мачо, хамил, настырно хозяйничал в квартире, устраивал без твоего разрешения свой быт? Все ведь так было?

— Я этого не говорила.

— Но с этого все и началось, Климова. Ты посмотрела на сильного мужчину иным взглядом и поняла, что он обыкновенный человек, который так же, как и ты нуждается в общении, в физическом контакте, в дружбе, на конец.

— Не понимаю, — усмехаюсь и из стороны в сторону качаю головой. — Антонина Николаевна, что Вы имеете в виду?

Она хмурится и по-детски сморщивает лицо, демонстрируя мне мелкие лучики доброты и ласки.

— Сменим тему, Климова! Скажи, пожалуйста, ты любишь рыбный пирог? Духовой, естественно.

И на этот вопрос я тоже, увы, не знаю, что сейчас ответить. Просто киваю, а она мне широко улыбается и зачем-то прищипывает мой нос:

— Поживем-увидим, Климова, поживем и все увидим.

Никогда я так не радовалась быстрому расширению нашей женской компании, как сейчас, — на кухню заходят отец и сын. Те самые упертые Смирновы, от которых «Климова, держись!». Я бы еще добавила слово «подальше», но с этим уже, по-видимому, вышла неувязка. Максим Сергеевич широко улыбается — для меня впервые, а Лешка, опершись о дверной косяк, рассматривает всех нас.

— Мам, — гундосит, — долго еще ждать? Мы тут надолго? У нас с Олей есть еще дела.

На предполагаемых «делах» лукаво подмигивает мне, а затем серьезнеет и рассматривает мать. Смирнов старший подходит к Антонине Николаевне, целует ее в плечо, а затем глядя сверху вниз в ее глаза задает простой вопрос:

— Тебе помочь, моя неугомонная чудо-кроха?

— Мы уже все сделали. Бери вот это и отнеси в столовую. Максим, пожалуйста, только без резких движений и не смей кусочничать.

Маленькая женщина отдает приказ огромному начальнику Седьмой пожарной части? Вот это власть! Отец Алексея высокий мужчина, но старший сын явно перерос своего родителя. Возможно, его не совсем обычная работа превратила в богатыря, но почти двухметровый рост, по моему весьма недалекому мнению, простая арифметическая сумма антропометрических данных его красивых кровных родственников — Алексей, как минимум, на десять сантиметров выше своего отца. По-видимому, отщипнул от матери один несчастный дециметр. Рассматриваю взрослую пару и не замечаю, как кто-то сильный к своей груди прижимает и шепчет:

— А ну-ка перестань.

— Я ничего не делаю, — пытаюсь повернуть лицо, но мужской подбородок стопорит мою макушку и не дает пошевелиться. — Лешка, ты тяжелый, мне неудобно, отпусти меня.

— Кому говорю? Перестань! Все хорошо, а ты тут киснешь, как вскрытый тетрапак с уже некачественной молочной смесью. Климова, сегодня ночью будет неприятно-приятный разговор. Пока предупреждаю о ночной «прогулке», но, если не успокоишься, начну «послеобеденный сон».

— Тебе показалось, ты все придумал.

— Вряд ли, солнышко. Я чересчур внимательный к деталям, касающимся тебя. За неполный месяц изучил все оттенки твоего спонтанно меняющегося настроения. Вот сейчас, например, отчетливо читается страх и неприкрытый ужас. Моя мать так сильно пугает тебя? Или батя? Или я?

Им тяжело понять мое теперешнее состояние. А если учесть, через что я прошла, то весь этот ужин, фактически тесное знакомство с его родителями, говорит мне о том, что у Смирнова младшего по отношению ко мне довольно-таки серьезные намерения. Может, нужно радоваться? Хотела бы, но не могу! Привыкать к такому нельзя.

Я случайно, краем глаза, замечаю, с какой нежностью смотрит на меня его мать. Опять краснеешь, «Климова»? Что с тобой не так? Все-таки проворачиваюсь в объятиях Алексея и утыкаюсь лицом в его грудь.

— Лешка, я здесь чужая, — бухчу в гулко бьющееся мужское сердце. — Думала, что ты заберешь машину, поговоришь с отцом и мы уедем. А теперь…

— Мам, — он громко обращается к Смирновой. — Есть один вопрос!

— Да, сынок. Внимательно!

— Вы меня тут обсуждали, пока отец нравоучал на улице непослушного дебильного сынка?