Любовь хранит нас

— Все очень просто, душа моя. Я ведь сплю с тобой, значит, имею право. На тебя, на твое тело… Оль, — громко сглатываю и тихо произношу, — я — ревнивый.

— Мне это неинтересно. С какой стати ты это сообщаешь?

— Предупреждаю, что за измену я обоих в порошок сотру. Пусть даже ценой своей свободы, но имей в виду, что я не позволю делать из себя дурака.

У Климовой открывается рот и стремительно ползут на лоб глаза. Ольга давится хлебом, кашляет и прикрывает рот рукой. Она краснеет и заходится в удушающем приступе, а я приподнимаюсь и легко постукиваю раскрытой ладонью по ее спине. Климова дергается и рукой пытается отклонить жест моей доброй воли. Она выворачивается и, наконец, выскакивает из-за стола.

— Ты оборзел? — Оля пятится, пока не упирается в рабочий стол. — Это наглость и долбаное самоуправство. Господи, это же какой-то сумасшедший бред!

— Нет, одалиска, это наш тест-драйв.

— Ты… Что? Тест-драйв, типа пробы и ошибки?

— Мы будем жить вместе, пока друг к другу не привыкнем. Пока не притремся…

— Ты все же болен, Алексей! Мания преследователя, эгоизм, патологическая самоуверенность, завышенная до небес самооценка. И потом, у тебя ведь есть своя квартира, вернее твой великолепный дом. В конце концов, мы не пара, а то, что произошло там, на маяке, — она замолкает и, по-моему, начинает тщательнее подбирать слова, — было, скорей всего, ошибкой. Моей! Я виновата, ведь позволила тебе…

Я резко поднимаюсь — ножки стула скребут пол, а визг и скрежет кафеля вызывают судорогу лицевых мышц Климовой. Демонстративно медленно вытягиваюсь во весь свой рост, а потом хищно к ней приближаюсь. Почему-то именно сейчас я сам себе кажусь чересчур высоким и большим.

— Ты ошиблась, солнышко? — шиплю и надвигаюсь. — Ошиблась, да? Стратила и поспешила?

— Алексей, — как будто умоляет, — пожалуйста. Я прошу, услышь меня.

— Мы проведем сейчас с тобой маленькую работу над ошибками, такую легонькую разъяснительную беседу, наладим, так сказать, учебно-воспитательный процесс, — одной рукой за талию притягиваю ее к себе. — Повторим пройденный материал, а ты ответишь на мои контрольные вопросы. Как тебе такой вариант?

— Я не боюсь тебя, — она гордо вскидывает подбородок. — Слышишь, Смирнов? Не боюсь! — последнее выкрикивает.

— Душа моя, так я тебя и не пугаю. И в мыслях даже не было! У меня, вообще, по отношению к тебе несколько иная цель, — приближаю свое лицо к ее, практически касаюсь губ, еще чуть-чуть и поцелую.

— Не смей, — она откидывается телом на столешницу, а я бережно поддерживаю ее изгиб. — Не смей, сказала.

— Тшш, — укладываю Ольгу на ровную поверхность и целую.

Сначала трогаю губами осторожно, целомудренно, а потом вхожу в азарт. Пробую, прикусываю и целую, пробираюсь наглым языком туда, куда до этого момента было еще нельзя. Климова задыхается, в ответ на ласку мычит и стонет в мой рот.

— Ты очень вкусная и мягкая, душа моя, — отрываюсь от нее, быстро успокаиваю свое дыхание, облизываюсь и всматриваюсь в полуприкрытые глаза. — Немного прибалдела, одалиска, да?

— А ты наглый, дерзкий, грубый, самоуверенный, настырный, нескромный… Ты… Беспринципный, жестокий. Ты…

Вздергиваю подбородок и показываю взглядом, мол, не стесняйся, одалиска, — продолжай.

— Грубиян! Отъявленный мерзавец. Негодяй! Подлец! Ты — оккупант!

— Значит, есть контакт! Работает моя система. Оккупант? С каких пор, душа моя?

— Со вчера! С вечера, если быть точнее. Это ведь моя квартира! — пищит. — Моя! Моя! Завещана моим отцом. Я — его единственная дочь, наследница. Ты заявился пьяный…

— За последнее прошу прощения. Но! На твою жилплощадь я не претендую, чего ты верещишь, всего лишь на хозяйку и то исключительно с благими намерениями и целями. Расслабить, разрядить. Оль, секс для эмоционального, психического здоровья полезен. Врачи так говорят. Чего ты? — провожу рукой по дрожащей шейке, обхватываю мягко горло и сжимаю, словно жизнедеятельность проверяю, затем спускаюсь по грудине вниз.

Она перехватывает мою руку возле своего правого полушария и визжит:

— Господи! Как это получилось? Как?

Мы безусловно сходимся с ней по некоторым вопросам. «Как это произошло?» — один из них! Вот Зверь, например, уверен, что мои родители поспособствовали спонтанному развитию этих отношений и их небезграничное терпение к моей жизни холостой привело к интересной, но весьма печальной для Оленьки встрече со мной, но я предпочитаю все же иное толкование — так нам предначертано судьбой!

Она ударяет кулачком в мое плечо, семенит ногами и вращает головой:

— Смирнов, перестань! Тебе смешно? Что ты скалишься? Это же ненормально!

— Когда ты называешь меня по фамилии, — поднимаюсь вместе с ней и, как куклу, аккуратно подвожу к ее месту за столом, — признаюсь честно, что это меня заводит. Ты словно провоцируешь и я, как вштыренный, на это все ведусь…

— Хочешь, я буду называть тебя…

— Не стоит, — краем глаза наблюдаю мерцание индикатора мобильного телефона. — Прости, пожалуйста, совместные плотские шалости откладываются на потом. На этот звонок надо ответить. Завтракай без меня. Настраивайся на продолжение — оно сегодня точно будет! — шутливо выстреливаю пальцем в ее глаз, подмигиваю и, тяжело вздыхая, беру свой телефон.

Сучий сын Сереженька звонит! Что ему надо? В такую рань! У нас с ним два часа разницы — младшенький географически «опаздывает»! Заграничный идиот!

Выхожу и следую, прослушивая вибрацию телефона, в зал. Прикрываю дверь, на секунду прикрываю глаза, и с блаженной улыбкой на устах нажимаю кнопочку «Ответить»:

— Чего тебе не спится, мой любимый братик?

— По тебе соскучился, — он хрипло шепчет в трубку. — Как твои дела?

— Я так понимаю, у тебя какие-то проблемы.

— Чужая, блядь, страна. Это на сегодняшний момент моя единственная проблема. Чужой язык, культура, нет между нами взаимопонимания, менталитет не тот, и потом, я тут один, мне скучно, я тоскую…

— Серый, отец устал ждать тебя, он лютует. Имей, сука, совесть. Сколько можно? Что было, то прошло. В конце концов, пожалей мать. Она сильно переживает и за тебя волнуется. Пора домой!

— Как она?

— Приезжай и пообщайся. Лично, — подчеркиваю еще раз, — с глазу на глаз.

— Я ей писал сообщения. Мама редко отвечает.

Ты очень чуткий сын, Сергей! Наверное, она не может передать печатными словами все, что тебе хотела лично рассказать.

— Я занят, Серый. Давай исключительно по делу.

— Как мой дом?

А я откуда знаю? Давно там не был. Его дом? Вот еще один наглец! Это загородный дом старшего брата нашей мамы — Сергея Николаевича Прокофьева, доставшийся по устной, а затем юридической договоренности после его кончины нам, а мама перераспределила вынужденно свалившееся наследство на младшенького сынка. Дядька Серого, конечно, боготворил. Вероятно, из-за колоссальной схожести с родственной линией Прокофьевых. У моего брата их серо-зеленые глаза! Да плюс, до кучи, то же имя. Отец всегда смеялся и в шутку выдавал: