Любовь и ненависть

по ресторанам и концертам со своими подчиненными. Тем

более что Ясенева замужем.

– Ирина Ясенева - мой давнишний друг и жена моего

друга. Это к вашему сведению. А теперь позвольте вас

спросить: вы всегда так плохо думаете о людях? Не помню, кто

из великих сказал, что люди с дурными наклонностями дурно

думают о других.
– На дерзость я всегда отвечал дерзостью.

Она вспыхнула, даже, кажется, смутилась, не сразу нашлась, а

я, уже не в силах владеть собой, продолжал в запальчивости: -

Честный человек меньше всего склонен подозревать других в

бесчестии. Честный беспечен и доверчив. Жулик

подозрителен, лицемерен... Когда же мы наконец научимся

доверять людям?
– неожиданно закончил я, а Лапина, быстро

придя в себя, сказала как бы между прочим:

– Нам бы не хотелось разбирать еще и донжуанские

похождения коммуниста Шустова. И если я вам об этом

сказала, то только потому, что райком имеет сигналы. Но мы

отвлеклись от главного, зачем я вас пригласила.

– Я вижу, тут целый комплекс обвинений, - вставил я, но

она пропустила мое замечание мимо ушей, продолжала

категорично, с сухой официальностью:

– Я попрошу вас написать объяснение по поводу утери

партбилета.

На этом закончился неприятный для нас обоих разговор.

Я написал объяснение там же в райкоме и передал его

Лапиной молча, без слов. Молчала и она, но, прощаясь,

подала мне руку и пожала крепко, по-мужски. Говорят, это

хороший симптом, но меня он нисколько не успокоил. Я

находился в состоянии крайнего потрясения и решил сейчас

же поговорить с первым секретарем райкома. Секретарша, уже

знакомая мне девушка, сказала, что товарищ Армянов занят,

что у него там народ, и посоветовала мне позвонить ему по

телефону и условиться о встрече. Меня это не устраивало: я

хотел встретиться с ним сегодня, сейчас. Я вспомнил его

слова: "У вас много врагов... Очень серьезных". И был

убежден, что "фокус" с партбилетом - работа моих врагов,

чудовищная провокация. Я был очень взволнован и просил

девушку доложить товарищу Армянову обо мне. Это была

добрая девушка, образец технического секретаря. По моему

виду она догадалась, что произошло нечто серьезное. Она

взяла листок бумажки и написала: "С. С.! Врач Шустов

Василий Алексеевич сидит в приемной. Просит принять по

неотложному делу". Потом скрылась за дверью с табличкой:

"Товарищ Армянов С. С." Вышла веселая, сказала улыбаясь:

– Семен Семенович вас примет. Ждите. Там у него два

товарища, но они, кажется, уже заканчивают разговор.

Посидите, посмотрите газеты.

Мне не сиделось. Я ходил по комнате, стараясь

собраться с мыслями. Как мог мой партбилет оказаться в

ресторане и именно за моим столиком? Вот главный вопрос,

на который я искал ответ. И на одну минуту попробовал стать

на точку зрения Лапиной: а что, если я действительно, когда

доставал бумажник, чтоб расплатиться с официанткой,

случайно обронил партбилет? Нет, это исключено: партбилет

лежал в другом кармане. И потом, эти трое неизвестных взяли

именно партбилет и не тронули бумажника, хотя я отлично

помню, как рука налетчика обшарила оба кармана.

Размашистыми мужскими шагами в приемную вошла

Лапина и, не взглянув на меня, скрылась за дверью кабинета

первого секретаря: очевидно, товарищ Армянов пригласил ее в

связи с моим делом. Через минуту из кабинета вышли двое, и

вскоре затем меня пригласили к товарищу Армянову. Семен

Семенович был чем-то огорчен и расстроен, но поздоровался

со мной любезно, предложил сесть и попросил рассказать все,

что случилось со мной в тот вечер. Слушал внимательно,

изредка бросая на Лапину многозначительные взгляды, в

которых, как я заметил, скрывался легкий упрек. Закончил свой

рассказ я твердым убеждением, что это была заранее

продуманная провокация и ее организаторы точно знали, когда

у меня с собой будет партбилет.

Армянов перебил меня неожиданным откровенным

вопросом:

– Если ваше предположение о преднамеренной

провокации справедливо, то невольно напрашивается вполне

логичный вопрос: а в ресторане в этот вечер вы оказались

тоже неслучайно?

Я был поражен: до сего времени такая мысль мне и в

голову не приходила. Дина?.. Нет, этого не может быть. Это

было бы слишком. Я не нахожу слов, чтобы ответить на круто

поставленный вопрос, как снова слышу:

– Менаду прочим, вы не поинтересовались, на самом ли

деле у Шахмагоновой был тогда день рождения? Это очень

важно. Нужно во всем тщательно разобраться.

– Я и обращаюсь к вам, Семен Семенович, с

единственной просьбой - провести тщательное

расследование, - волнуясь, проговорил я.
– Хотелось бы знать,

кто нашел билет, кто сидел за нашим столиком после того, как

мы ушли из ресторана. - Я перевел взгляд с Армянова на

Лапину и закончил с определенным намеком: -

Беспристрастное расследование, без предвзятых выводов и

поспешных решений, необоснованных обвинений.

Армянов понял мой намек:

– Поспешность в таком деле особенно опасна. Можно

наломать таких дров... Словом, разберемся, Василий

Алексеевич.

На этом разговор не окончился: Семен Семенович

поинтересовался работой в клинике, спросил, между прочим, о

взаимоотношениях с главврачом. Я отвечал кратко,

односложно, не желая отнимать его время.

Не скажу, чтоб разговор с Армяновым меня окончательно