Любовь и ненависть

Понимает ли это сам Василий? Об этом ему даже секретарь

райкома напомнил. Происшествия, происшествия... Мне

кажется, сама жизнь - это сплошная цепочка происшествий -

веселых и грустных, забавных и пошлых, трагедий и драм. А

разве со мной сегодня не случилось никакого происшествия?

Встреча с Маратом - ну какое это происшествие! Так, нечто

сродни фарсу. Говоря откровенно, где-то во мне шевелилось

женское любопытство: что он хотел мне сказать? Но оно

заслонялось другим, настоящим, серьезным и опасным

происшествием, которое случилось со мной, случилось

внезапно, вдруг, свалилось как снег на голову, как гроза в

январские морозы. Но это неправда, случилось не вдруг, зрело

давно, медленно, постепенно, как зреет плод в яйце, чтобы

потом сразу проклюнуть скорлупу. Это случилось сегодня,

вернее, сегодня я поняла, что, кажется, люблю его. А может,

это только случайное увлечение, моя минутная слабость, одна

из тех слабостей, которые Василий подавляет в себе с

наслаждением? И я не имею права, у меня есть муж, Андрей,

Андрюша, добрый, сильный, любящий. У нас есть дочь,

Катюша. Смешно, нелепо - зачем я об этом говорю себе: они

есть и по-прежнему будут со мной - и Катюша, и Андрей, и все

останется по-старому. Да, я люблю Василия Шустова. И никто

никогда не узнает об этой моей любви.

Глава шестая

ГОВОРИТ ВАСИЛИЙ

Марат Инофатьев, концерт, банкет. . Все ушло, пролетело

мимо сердца и ума, не задев и не тронув. А вечер-то был не

обычный. Какой вечер! Последствия его еще не известны, и,

дай бог, чтоб их не было, хотя я в это не верю: продолжение

последует, потому что это не конец, скорее, начало. Этот вечер

доставил мне радость и тревогу, заронил в душу неловкость и

смущение. Какое-то смешанное чувство угрызения совести и

стыда. Что произошло между Ириной и мной? Ровным счетом

ничего, и вместе с тем произошло нечто очень значительное и,

надо полагать, нежелательное. Всплыло давнишнее, из дымки

студенческих лет, воскресло позабытое, заглушенное: я снова

увидел в Ирине не друга и товарища, а женщину. Она сама так

пожелала. О ее чувствах я могу лишь догадываться, но не

рискую ошибиться, я промолчу. В институте она мне

нравилась, но я не смел ей в этом признаться. А даже если бы

и признался, едва ли могла она обратить внимание на тех, кто

был рядом с ней: тогда она уже была увлечена Маратом.

Вспомнилось многое: увлечение в школьные годы Машенькой

Павловой, круглолицей, большеглазой девчушкой. Мы тогда

жили в Туле, учились в одной школе. Дом, в котором жила

Машенька, деревянный, ветхий, стоял на Советской улице. Это

была первая отроческая любовь, застенчивая, стыдливая, с

бессонными ночами, какими-то невероятно-фантастическими и

светлыми грезами, пылкими письмами, наивная и чистая, как

росинки на листьях берез. Первая и пока что последняя. Потом

Маша вышла замуж за летчика и уехала куда-то в Прибалтику.

Ирина настойчиво допрашивала меня: почему я не

женюсь? Я уклонился от ответа, потому что не сумел бы ей

кратко объяснить, и еще потому, что своими объяснениями я

мог обидеть ее. А тот вечер мне не хотелось ничем омрачать.

Я никогда не ставил себе цель - жениться во что бы то ни

стало. Жениться только потому, что подошла пора, что так

надо по извечной традиции всего людского рода. Поженятся -

слюбятся - формула не для меня. Сначала нужно полюбить.

Не просто увлечься, а полюбить. Полюбить до безумства,

отдать любимой все, не требуя взамен ничего, даже ответного

чувства. Диккенс говорил: "Любовь - это слепая преданность,

беззаветная покорность, самоунижение; это когда веришь, не

задавая вопросов, наперекор себе и всему свету, когда всю

душу отдаешь мучителю".

Я, как и мой отец, принадлежу к довольно редкому

племени однолюбов. Я могу полюбить лишь однажды и на всю

жизнь. Отдать жар души своей, всего себя можно только

достойной, той единственной, встретить которую - самая

заветная и святая мечта. Ей или никому. Я жду ее, жду много

лет. Дождусь ли, встречу ли?.. Думаю, что встречу. Верю. Я

встречу свою единственную любовь и знаю, что она не

принесет никому третьему страдания. Она будет свободна.

Именно этих последних слов я не мог тогда сказать Ирине. Не

мог по причине сугубо личной. О ней стоит сказать хотя бы в

нескольких словах.

Я люблю и глубоко уважаю своего отца. Он золотой

человек и настоящий мужчина, широкая и сильная натура. Но,

как это часто случается в жизни по принципу - "дуракам -

счастье", отцу моему сильно не повезло. И прежде всего в

семейной жизни. Жена его - моя мать - ушла от него, когда мне

исполнилось два года. Ушла к другому. Отца она не любила.

Любила ли того, к которому ушла, не знаю. Но отец ее любил.

Она была его первая и последняя любовь. Во второй раз он

уже не женился. Он мужественно перенес эту семейную

трагедию и всю свою жизнь посвятил моему воспитанию. Для

меня он был отцом и матерью. Первое время с нами жила

бабушка - мать отца - Степанида Никаноровна, неграмотная,

но добрая старушка, почти всю свою жизнь скоротавшая в

глухой лесной деревеньке. Мать свою я не помнил, и в моем

детском лексиконе не было священного слова "мама". Мне

тогда и в голову не приходила мысль, что у каждого ребенка