Любовь - не сахар, сахар - не любовь
Шрифт:
– Ну, дорогая, что ты скажешь мне теперь?
– любовно проворковал мой сердешный Князюшка.
В моих небесно-синих контактных линзах плескалась вся лазурь Средиземного моря. Его обращение было вежливым, погода - прекрасной, мое настроение - добродушным.
– Ах, - нежно мурлыкнула я в ответ, - балун…
– О, моя малышка!… - воспламенился он с ходу.
– Ты не понял, - безжалостно обломала его я.
– «Балун» - это пароль.
– Какой же это мат?
– офигел он.
– Самый непосредственный. Балун - это очень большой и игривый член. Так написано в словаре матов.
Как ни странно, вожделенный матюк возбудил Князя куда меньше, чем его скрытое значение.
– Послушай, - запыхтел он, словно влюбленный паровоз, - ты сейчас сказала этот пароль по обязанности или… по зову сердца? Может, что-то вдруг вызвало у тебя такие ассоциации?
Я двусмысленно улыбнулась. Влип. И сам виноват.
По фиг!
– Мне очень жаль, что я ничего не мог сделать для твоего сына, - горестно продолжал он, брызгая мне в лицо крокодиловыми слезами.
– Но если ты действительно хочешь завести еще ребенка, я готов помочь тебе чем только смогу. Поверь!
– Князь вдохновенно прижал руку к груди.
– Мной движет искреннее человеческое участие…
Интересно, где прогуливалось его искреннее человеческое участие, когда я была прыщавым бородатым уродом?
– И намерения у меня самые серьезные…
На этот раз я улыбнулась так недвусмысленно, что он тут же начал собираться.
– Ну что ж, прощай, - протянул злополучный джигит, с чувством невероятного сожаления глядя на мой буйный бюст.
Его горе было таким неподдельным!
Впрочем, иногда мне казалось, что Князь взирает с такой любовью вовсе не на меня, красивую, а на ту сумму, которую он угрохал в мою неземную красоту.
Тоже мне Пигмалион!
– Надеюсь, насчет пароля ты сказала правду… - вздохнул он.
Я искренне хрюкнула про себя. Во всей этой истории меня спасло лишь то, что я была правдива до абсурда. Мне все было по фиг. За исключением одного маленького нюанса…
Мой сын был совершенно здоров!
Диагноз: любовь
– Нехорошо стричь вены маникюрными ножницами! Они не для этого предназначены.
– Кто?
– пьяно спросил он спросонья.
– И ножницы, и вены.
– Голос был безапелляционен и свято уверен в собственной правоте.
Темнота догорела и рассеялась дымом. В воздухе пахло хлоркой. Виктор мучительно открыл глаза. Прямо над ним хищно насупился покрытый трещинами желтушно-белый потолок - чужой, недоброжелательный, неумолимо-казенный.
– Где я?
– испуганно взмолился к нему Виктор. Но потолок его проигнорировал. А на душу мучительно навалилась странная тяжесть. Болезненная, но подозрительно привычная. Он не помнил ее имени, но знал, что они знакомы давно
– Вы в больнице.
– Голос звучал справа.
Виктор повернул голову. Рядом с его кроватью стояла малорослая девица в белой докторской шапочке. Шапочка была очень амбициозна. Девица тоже. На ногах у нее красовались остроносые туфельки с умилительными бантиками. В руках - сияла лакированной кожей угрожающе-черная папка. На лице - горделивая ответственность за светлое будущее человечества…
– Вы пытались покончить жизнь самоубийством и потеряли много крови, - резко протрезвила она его.
– Помните?
Он вспомнил. И у его тоски появилось имя.
Мария, Маша, Машуля… Она бросила его два дня назад.
«Нет, только не это…»
– Я буду жить?
– безнадежно поинтересовался Виктор, еще не зная, какой из двух вариантов ответа вызовет у него большее отвращение.
– Знаете анекдот?
– Непроницаемая красотка загнала свои брови высоко на лоб.
– После операции врач заходит к больному. Больной: «Врач, скажите, я буду жить?» Врач: «А смысл?»
– Никакого, - покорно согласился он.
– Есть еще один вариант.
– Она была непрошибаема.
– «Врач, скажите, я буду жить?» - «Будете, но вам не захочется».
Виктор заторможенно уставился на нее. Барышня была хорошенькой, но убийственно-серьезной. Юное щекастое личико в сочетании с жесткими льдинками глаз. Пухлые, по-детски обиженные, но чрезвычайно упертые губы. На груди гордо возлежала толстая коса. Просто Надежда Крупская в лучшие годы. Не женщина, а настоящий друг человека.
– Так вот, - нахмурилась новоявленная Константиновна, - вынуждена вас разочаровать - вы жить будете. И как ваш лечащий врач я обещаю, что заставлю вас хотеть этого. Но, - она вдруг улыбнулась так радостно, словно собиралась объявить о долгожданной победе коммунизма во всем мире, - вылечить вас будет нетрудно. Я специализируюсь как раз на вашей болезни. И можете считать себя счастливчиком, потому что на всю Украину я - единственный специалист в данной области.
Виктор не слушал. Ее слова просачивались сквозь мозг, как сквозь частое сито. А тоска уже подобралась к горлу и осторожно обняла его шею ласковыми пальцами умелого палача. Хотелось умереть…
– К сожалению, - безразлично изрек он, - я совершенно здоров. Но… - Виктор невесело растянул губы в сером оскале, - знаете анекдот? Двое врачей стоят над постелью больного. И один другого спрашивает: «Ну что, лечить будем, или пусть живет?»
– Спасибо, - серьезно поблагодарила его лечащая Крупская, - я не знала. Хорошо, что рассказали - я коллекционирую анекдоты про врачей. Это мое хобби.
«Та-ак, и врач у меня больная», - хмуро констатировал несчастный. Впрочем, ему было все равно.
– Короче, - горестно махнул он рукой, - лечите от чего хотите, только побыстрее и насмерть.
– Пардон, но ни побыстрее, ни насмерть - не получится, - беспардонно отрикошетила она.
– Я же сказала, что ваша болезнь излечима. Хотя и очень опасна.
– А какая у меня болезнь?
– отозвался он с тусклой надеждой на рак.
– Любовь, - злобно констатировала девица без намека на улыбку.