Любовь с первой строчки

– Никто не выбирал, назначил мэр Яковлев.

– Он не дурак, этот Яковлев, - усмехнулась я, - знает, что вас лучше держать ближе к себе, так ему будет спокойнее.

Михаил Михайлович в свою очередь пожаловался, что работать в комиссии сложно: требуется много ездить, а выделить автомобиль для правозащитной деятельности мэр отказался. "Как это несправедливо!
– подумалось мне, - Автомобиль с личным водителем за счет мэрии следовало выделять не только чиновникам, но известным и уважаемым обществом писателям, ученым, режиссерам, в первую очередь писателям, ученым и режиссерам - нашему общему народному достоянию. Это так просто понять! И тогда для Чулаки пришлось бы выделить целых два автомобиля! И как минимум одного охранника"

Напомнила Михаилу Михайловичу о его выступлении в Книжной лавке писателя на презентации "Профессора странностей", которую, к моей великой досаде, пропустила. Оказалось, презентация прошла довольно интересно и даже со скандалом. Один из читателей возмущенно изрек: "В книге все мрачно и безысходно, если верить Чулаки, мы существуем в ужасном, бесчеловечном мире, почитаешь такую литературу - и жить не хочется!" Столкнулись противоположные мнения, разгорелась шумная полемика, и писатель был весьма доволен этому обстоятельству. Я сразу представила, как разгоряченная публика пылко спорит между собой, доказывает, отстаивая свою точку зрения переходит на оскорбления, а невозмутимый писатель свысока, сторонним наблюдателем, смотрит на этот бедлам и усмехается про себя. Расстроившись, я продолжала казнить себя: как же так, я, самая восторженная и неравнодушная поклонница его творчества, как та самая Лилиан, искренне считавшая писателя пришельцем из других миров, - осталась в неведении и не смогла принять участие в диспуте?! Оставалось вздохнуть:

– Да уж, ваш "Праздник похорон" производит впечатление. Так жестко, без прикрас, не жалея читателя, его тонкого душевного склада и романтического настроя, - может писать только Чулаки. Вы этой повестью, дорогой писатель, говорите нам: "Витаете в облаках? Перестаньте! Вот она, жизнь, такая! И всех нас ждет то же самое, если не хуже!"

Мой кумир молча смотрит в сторону и только лукаво щурит глаза.

Нажрался шар человечины,

Лопнул у шара пояс

Рады разлуке вечной,

Превратились в кометы полюсы..

Шумный и суетный Невский как всегда томился в пробке. Я спохватилась.

– Где вы сейчас живете? Куда вас вас везти?

– Металлостой. Это далеко. Я добираюсь туда с Московского вокзала, - объяснил Чулаки.

Позже я узнала подробности: в коммуналке у Пяти Углов жизнь не складывалась из-за скандальных соседей. Чулаки терпел, сколько мог, терпел годы, однажды после очередного скандала терпение кончилось и он переехал к жене в однокомнатную квартиру в поселок Металлострой. В скором времени супруги были намерены поселиться здесь же, в Металлострое, но в большей по размеру квартире и уже нашли неплохой вариант обмена.

Мы договорились созвониться, и Михаил Михайлович вышел у Московского вокзала. Писатель переходил Лиговку, я смотрела ему вслед и думала: "Вот идет великий писатель, несущий в себе бездонный космос, но никто, совершенно никто об этом не догадывается и даже не обращает на него внимания"

Так, после восьмилетнего перерыва мы возобновили наше знакомство и стали изредка встречаться, в основном по моей инициативе. Примерно раз в месяц я встречала моего кумира у Союза Писателей, мы ехали по адресам, которые он называл, - это были издательства или редакции, - а затем я отвозила его домой, в Металлострой.

Поначалу Чулаки все время чудилось, он обременяет меня своими просьбами, но видя, с каким удовольствием и легкостью я вожу машину, с какой искренней радостью встречаю его, постепенно он перестал смущаться, и даже стал иногда звонить мне домой. Для меня эти встречи были настоящим праздником. Моя любовь вспыхнула с новой силой, и я уже впадала в отчаяние, если звонка не было слишком долго. Оказавшись с писателем на опасно близком от него расстоянии, я снова попадала под влияние его супермозга, суперразума, так мелкий астероид однажды затянутый в ловушку гравитационного поля гигантской планеты, остается там навсегда, без малейшей надежды на освобождение.

4. глава

Лето, осень 1999.

Деревенская Нева.

Продолжение "Зеленой Пряжки".

Металлострой - поселок городского типа, малоэтажный, тихий, прилепившийся к промышленной, с заводскими трубами зоне; напоминающий провинциальную окраину, с затерявшимися среди гигантских лип и дикого кустарника уютными двориками, с развешенным на веревках бельем, неизменными бабушками на скамейках и мальчишками, гоняющими мяч.

По возвращении из наших деловых поездок Михаил Михайлович приглашал меня к себе домой отдохнуть и выпить чай, удивляя своим простодушием. Он не раз признавался, что чувствует себя неловко, считая себя моим должником. Я отвечала стандартно: "Мне доставляет большое удовольствие оказать вам такую маленькую услугу, и пожалуйста, звоните, если нужно куда-либо ехать", - но подняться в квартиру отказывалась.

Помню, как писатель попросил меня остановить машину возле пятиэтажного дома на улице Полевой, - это было один раз, все последующие наши поездки заканчивались возле дома N 5 на улице Горького, куда вскоре чета Чулаки переехала, поменяв свои две комнаты у Пяти Углов, в самом центре Петербурга, и одну комнату жены в Металлострое, - на отдельную трехкомнатную квартиру. Обменом он был вполне доволен и говорил, что наконец-то есть где разгуляться их кисам (чуть позже я узнала, что кис у них с Ниной было целых 10 штук, да еще котята, да еще беспородная, с норовистым характером, собачка Феня).

Меня тянуло в Металлострой. Однажды летним вечером мне было особенно тоскливо, и я приехала сюда на машине одна. Рискуя быть обнаруженной, въехала в знакомый двор. Сидела, и смотрела, и завидовала высоким, раскидистым липам, которые без труда могли заглядывать в знакомые окна.

Как-то, после одной из деловых поездок, по дороге домой, Михаил Михайлович задумчиво произнес:

– А Нева здесь не такая, как в городе. Не парадная, без гранитных набережных, без парапетов и ступенек, ведущих к воде, одним словом, деревенская Нева.

– Хочу увидеть деревенскую Неву!
– воскликнула я, и Чулаки скомандовал:

– Тогда поворачивай налево!

На первом же перекрестке, пропустив встречный поток автомобилей, свернули с трассы в сторону реки, и, миновав узкую улочку с рядом одноэтажных деревянных домов и убогих серых заборов, - ушли вправо. Теперь мы ехали вдоль высокого берега. Вдали, сверкая золоченой луковицей - возвышался собор Александра Невского. На мощеной булыжником дороге моя машина сотрясалась, дребезжа стеклами и подвеской, а я слушала историю этих мест, историю старого Шлиссельбургского тракта, проложенного еще в начале 18 века. "Вот здесь было побоище со шведами, - объяснял мой кумир, указывая на собор, - в честь этого события и был построен этот храм". Наконец, припарковавшись на зеленой лужайке, мы с большим удовольствием вышли на твердую почву. Цепляясь за ветки кустарника, спустились по крутому склону к узкой песчаной полоске с темными клубками водорослей и усыпанной щепками.

Открывшаяся панорама с видом на широкую, полноводную реку с быстрым течением, впечатляла.

– Это Нева?!

Мы садимся на бревно и смотрим на плывущие по реке катера и баржи, груженые лесом. Молчим. Простор, окружающий нас, мне кажется безграничным, наполненным дымчато-искрящимся светом, запахом речной свежести и молодой листвы. Заросшие травой, не скованные гранитом, высокие берега, смотрятся естественно, наверное, так же, как много веков назад. Мой писатель рассказывает мне про ветлечебницу, которая находится на горе и даже видна отсюда, в эту клинику для животных они с Ниной носят лечить своих питомцев. И про то, как он каждый вечер во время пеших прогулок исследует окрестности Металлостроя. Я тут же предлагаю: