Любовь с первой строчки

Округлив глаза, с недоумением взираю на моего кумира: "Михаил Михайлович! Вы все знаете, абсолютно все! Разве такое возможно?!"

Кошечка Капа тем временем, почувствовав окончание путешествия, невозмутимо выходит из укромного места. Хитрюга переждала время, опасность миновала, и она благополучно возвращается домой к прежним хозяевам. Все это произойдет двумя годами позже, а пока за окном лето 2000 года.

Глава 7.

Ледяной король.

Октябрь, ноябрь 2000 года.

Когда мой кумир сидел рядом, закрыв глаза, чужой, отстраненный - мне ничего не оставалось, как молча вести машину, не тревожа его расспросами или пустой болтовней. Лето кончилось, не сделав нас ближе ни на шаг. Мы могли долго беседовать в машине, в ожидании встречи с западной журналисткой, или провести весь день до самого вечера в поездке, колеся от одного питерского дома к другому, или часами бродить по Алесандро-Невской Лавре, заглядывая во все закоулки, наслаждаясь тишиной и буйной зеленью старых кладбищ, но после -- неделями не слышаться и не видеться, и я никогда не могла знать наверняка, состоится ли наше следующее свидание.

В середине октября я уехала в Вятку, и вернулась через десять дней. Перед отъездом мы виделись с писателем, и я хотела дать ему мамин телефон, но он высокомерно ответил: "Вот еще, в Вятку звонить?"

Вновь услышала его тихий, интеллигентный голос недели через две после приезда: "Анечка, если тебя не затруднит, в ближайшее время тебе нужно будет подъехать к Ленэнерго, оттуда отправимся в телецентр".

В телецентр! Наверняка Чулаки будет давать интервью, а я увижу со стороны как это происходит!

В назначенный день начала готовиться к поездке чуть ли не с утра. Вымыла машину, отдохнула, привела себя в порядок и выехала с большим запасом времени. Погода словно взбесилась: поднявшийся ветер кружил мелкую морось, вскоре мокрая круговерть обернулась беспросветной снежной метелью, ухающей, не дающей разогнаться и шептавшей: куда?! зачем?!вернись домой! На Софийской сворачиваю на заправку, и не выходя из машины, отдаю заправщику деньги. Заправщик медлит, я раздражаюсь, начинаю его отчитывать.

– Замок бензобака не открывается, - кричит он сквозь ветер, - очевидно кто-то ковырялся с надежде слить бензин.

Приказываю: "Ломай!"

Откатываем машину в сторону, парень возится с замком, а мне остается кутаться в шарф, бороться со штормовыми порывами и ждать.

Наконец замок поддается, и так удачно, что крышка под ним остается целой и даже закручивается. Пулей мчусь в центр. От Софийской до Садовой - путь не близкий. Сумрачно. Снег пригоршнями падает на лобовое стекло. Включаю на максимум дворники, фары, и наверное в первый раз иду на рисковый обгон. Перед улицей Марата, на перекрестке с Разъезжей, при красном светофоре резко торможу и чуть не задеваю бампер впереди стоящей машины. Крещусь, и трогаюсь дальше осторожнее. Уфф!

Проезд вдоль внушительного здания в стиле ампир, растянувшегося на целый квартал вдоль Марсового поля - уставлен дорогими авто, в основном иномарками. Втиснувшись в первый попавший промежуток, оставляю свой Гольф в стороне и смотрю на уличные круглые часы. Ровно шесть! Успела! Какая же я умница! Босс наверное где-то здесь, ждет. Бегу к подъезду, ярко освещенному фонарями. Народ уже активно выходит, двери постоянно открываются, но Чулаки еще нет. Продолжаю стоять у подъезда, боясь потерять своего кумира из вида, ведь машина припаркована далеко, и без меня с его плохим зрением найти ее будет невозможно.

Я озираюсь по сторонам, меня окружают красивейшие места Петербурга: Марсово поле, плоское как шахматная доска, унизанное фонариками и расчерченное лабиринтами дорожек - безлюдно, здесь хозяйничает лишь ветер. Суворовская площадь, обращенная в сторону Невы, вместе с торжествующим памятником полководцу взбегает чуть вверх к Троицкому Мосту; ровный луч Миллионной улицы с шеренгами аристократов-дворцов, устремляется к Дворцовой площади; золотые купола сказочного Спаса-на Крови, матово мерцают на фоне черного неба. Но мне не до исторических красот. Темно. В желтом свете круглых плафонов старинных фонарей пляшет липкая снежно-дождевая изморось. Время идет, а его все нет. Я мерзну, мысленно возмущаюсь, поглядываю на круглые часы над парадным входом. Его все нет. Машины отъезжают одна за другой. Терпеливо жду. Смотрю на выходящих мужчин: кто-то, покурив, возвращается назад, кто-то садится в иномарку, отъезжает, кто-то уходит пешком, нахлобучив на глаза шапку, подняв повыше воротник.

И тут я себя ловлю на мысли, что не замечаю никого, не вижу ни одного мужчины, который привлек бы мое внимание. Вся моя суть настроена только на моего кумира и готова воспринимать его одного! Если б сейчас вышел Чулаки! Вот он настоящий Босс, Король! Неспешная походка, прямая спина, седые волосы, чуть надменное непроницаемое лицо, в руках портфель.. Его аристократизм -- настоящий, природный, переданный немецкими предками. Ну, где ты, Чулаки?!! Я замерзла, устала ходить туда-сюда, вглядываясь в лица, устала слушать недоброе предчувствие и тревогу. Поднимаюсь по ступенькам подъезда и открываю дверь. В просторном холле тепло, светло, несколько шагов -- и упираюсь в проходную.

– Нет ли сегодня какого заседания, собрания?

– Нет, никаких мероприятий нет, и почти все уже ушли.

На часах 6-40. Машин у подъезда совсем мало, мой Гольф, засыпанный снегом, терпеливо ждет в стороне совсем один. Метельные вихри продолжают безжалостно хлестать меня по лицу, мокрыми льдинками оседать на ресницах, щеках, но пробираясь внутрь, не могут остудить моего пылающего негодования. Нет, оказывается я совсем не знаю Чулаки, считая его правильным, пунктуальным, предсказуемым. Можно ли требовать от настроенного на верный тон, сверенного по часам, бездушного механизма хотя бы малую долю сочувствия и сопереживания? Из подъезда выходят все реже и реже, в семь часов не выходит никто. Припаркованных машин почти не остается.

Две минуты восьмого. Сажусь в Гольф и уезжаю. Дома принимаю горячую ванную и ложусь спать. Все кончено, прощай Чулаки! Прощай, моя неземная любовь с первой строчки!Мучаюсь, ворочаюсь, терзаю подушку, в голове крутятся разные варианты причин, по которым писатель не мог прийти к Ленэнерго. Но все варианты сходятся к одной единственной причине: равнодушное, пренебрежительное отношение к той, которая его боготворит. Что же мне теперь делать? Как мне теперь жить, Чулаки?!

Ледники перед солнцем бесстрашны

Ветер рубит по склонам башни.

Облака оцарапаны соснами

Пальмы глупые на море сосланы...

Задремала под утро, не уснула, а погрузилась в тревожную дремоту, потому услышав ранний звонок, вскочила, словно и не спала вовсе, ясно сознавая: он! Прокашлявшись, беру трубку.

– Анечка, у тебя все в порядке, машина не сломалась?

Отвечаю металлическим голосом:

– Все в порядке. Вчера я приехала ровно в шесть и ждала вас целый час.