Любовь Советского Союза

Костецкий растерянно пожал плечами, состроил товарищам гримасу ужаса и сказал:

– Придется самому в разведку идти.

Герой-полярник шел по абсолютно пустым, анфиладой расположенным комнатам, зажигая при входе в каждую из них свет. Комнаты были разновеликие, но во всех них на стенах белели правильных форм квадраты и прямоугольники от стоявшей здесь некогда мебели и висевших на стенах картин. Наконец он достиг последней, сплошь заставленной мебелью. Были здесь и огромные шкафы, и солидные, черной кожи кабинетные диваны, и двуспальная кровать с балдахином, и трюмо, и трельяжи, не говоря уже о всякой мелочи – тумбочках, ломберных столиках, стойках для зонтов, вешалках и еще каких-то мебельных приспособлениях, смысл которых Костецкому был неизвестен.

Когда Костецкий зажег свет, между шкафами метнулась чья-то тень.

– Кто здесь? – весело спросил Костецкий. – А ну, выходи!

Из-за шкафа вышел человек в габардиновом пальто и вежливо поздоровался.

– Ты кто такой? – так же весело и доброжелательно спросил Костецкий.

– Гомза Алексей Теодорович, – представился человек.

– Костецкий, военлет первого класса, – представился в свою очередь Костецкий. – Ну, и чего ты тут делаешь, товарищ Гомза?

– Я пришел за кое-какими личными вещами, которые не успел забрать, – пояснил Гомза. – Дело в том, что мы здесь раньше жили… Вернее сказать, мой брат, и так случилось, что мы не успели забрать личные вещи… письма, фотографии… вы разрешите?

– Бери, конечно! – разрешил Костецкий. – Вещи-то твои. Слушай, – вдруг озаботился он, – а как ты сюда проник?

– Там черный ход, – Гомза показал куда-то за шкафы. – А у меня ключ… – он показал ключ. – Я вам его оставлю.

– Оставляй, – разрешил Костецкий. – Слушай, Гомза, ты, случайно, не знаешь, где тут посуда?

– Здесь, – Гомза показал на резной буфет.

– Вот спасибо! Выручил! – обрадовался Костецкий, доставая из буфета бокалы. – Слушай, товарищ Гомза, может, присоединишься? Ко мне товарищи пришли… новоселье отметить.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Гомза. – Мне некогда.

– Ну, как знаешь, – согласился Костецкий.

– Марьсеменна! – закричал Костецкий, входя в зал. – Я бокалы нашел! Вина неси!

– Товарищи! – вскочил со своего места розовощекий летчик. – Я предлагаю, поскольку товарищ Костецкий нашел бокалы, поднять тост за наших дорогих гостей, за замечательных актрис нашего советского кино, товарищей Лактионову и Аграновскую!

– Это он за тебя… – прошептала Таисия, наклонившись к Галине. – Они-то не знают, что я в кино не снималась.

– Успеешь еще, – пообещала шепотом Галина. – Фильмов много снимается, на всех хватит.

– А где Толя? – вдруг спохватился Костецкий. – Не разбудили? Э-эх! Ничегошеньки вам доверить нельзя! Ничего! Забыли друга! – Костецкий обошел стол и начал раскидывать ворох форменных тужурок и шинелей, которые были навалены, как показалось сначала девушкам, прямо на полу. Раскидывал он до тех пор, пока не обнаружилась низенькая железная походная кровать-раскладушка, а на ней – спящий спиной к собравшимся летчик.

– Вставай! Поднимайся! Филин ты мой, сова круглоглазая, летучая мышь лопоухая!

Таисия, недоумевая, повернулась к вездесущему молоденькому летчику, который уже был рядом с ней:

– За что это он его так?

– Это Герой Советского Союза товарищ Ковров! Он сейчас осваивает на экспериментальном истребителе ночные полеты в условиях полного отсутствия видимости! Только по приборам! Приехал сюда с аэродрома и сразу же лег спать! – восторженным шепотом сообщил румянощекий летчик.

Наконец усилия Костецкого увенчались успехом… летчик проснулся, сел на низенькой кровати, встряхнул головой и только после этого открыл глаза.

Первое, что он увидел, – это была Галя. Она сидела прямо напротив него.

– Вот это да! – восхищенно произнес он. Потом еще раз встряхнул головой, как будто пытался отогнать видение.

Повернулся к Костецкому и спросил:

– Валер, я разбился?

– Дурак! – выругался Костецкий и трижды суеверно сплюнул через левое плечо.

То же самое сделали все остальные летчики за столом, кроме сумеречного дядьки с заломом.

– Это товарищ Лактионова, актриса, – сердито представил Галину Костецкий, – а это ее товарка, тоже актриса, товарищ Аграновская. А если ты, Толька, еще раз подобные глупости скажешь, то я тебе, ей-богу, всю морду разобью! Пускай меня потом трибунал судит! Понял?

– Понял, – не сводя глаз с Галины, ответил Ковров. Он протянул ей руку и назвал свое имя: – Анатолий.

– Галина, – ответила Галя, пожимая его руку.

– Таисия, – протянула свою руку Тася.

Но Ковров даже не повернул в ее сторону головы.

Тасина рука повисла в воздухе… Ковров повернулся к ней и переспросил:

– Что вы сказали?

– Ничего, – закусив губу, чтобы не расплакаться, ответила несчастная Таисия.

– Товарищи! – напомнил о себе молоденький летчик. – Я тост произнес!

– Да, Сережка тост произнес! – согласился Костецкий. – Давайте выпьем!

– Я не слышал тоста! Я спал! – запротестовал Ковров. – Я не буду пить тост, который я не слышал!

– Повторяй! – махнул рукой Костецкий.

– Товарищи! – опять волнуясь, начал розовощекий. – Я поднимаю тост…

– Поднимают стакан, а тост провозглашают! – поправил его Костецкий.

– Я провозглашаю тост за замечательных актрис советского кино, товарищей Лактионову и Аграновскую! Ура, товарищи!

И все летчики, и даже «заломный» специалист, встали и прокричали троекратное «ура!».

– А-а! Вот откуда я вас знаю! – как-то просто сказал окончательно проснувшийся Ковров. – А я проснулся и подумал – я ее знаю!

– И я вас знаю, – призналась Галина.

– Откуда? – удивился Ковров.

– В газетах ваши фотографии чуть ли не каждый день печатают, – объяснила Галина.

– Да, – вспомнил Ковров. – Почему вы такая печальная?

– Устала. Много работы, – соврала Галина.

– Репетиции! – сообразил Ковров.

– И репетиции тоже, – подтвердила Галина.

– Можно, я к вам в театр приду? – попросился Ковров.

– Ну почему же нет? – спокойно ответила Галя. – Приходите. Вам будут рады.

– Я к вам на спектакль хочу прийти… где вы играете, – настаивал Ковров.