Любовь танцовщицы

– Зачем?

– Ты собралась спорить со мной?
– прорычал он.

Это страшно. Серьезно. Это только в романах мужик может размахивать кулаками, орать и пытаться напугать героиню, а она, проявив чудеса героизма, устоит перед угрозами. И мало того, что устоит, злодей, увидев ее храбрость, передумает даже орать. В жизни по-другому. Когда ты сидишь рядом с рычащей, яростной тушей, от крика которой тебя пробирает до костей, ты чувствуешь только противный липкий страх и ужас. При всей моей браваде я не дура. И я боялась.

– Нет, - но сдаться я не могла.
– Я не пойму цели разговора.

Он ударил. Отрывисто, почти лениво. Тыльной стороной ладони обжег мою щеку, но сила удара оказалась такой, что я отлетела на другой край дивана и стукнулась головой о подлокотник. Во рту резко почувствовался вкус крови.

– Ты идиот?!
– вызверилась я, испуганно пытаясь отползти еще дальше от него.
– Совсем крыша поехала?! Ты на кого руку поднял, придурок?!

Он плавным движением, поразительным и почти пугающе слаженным для своей комплекции, встал и больно ухватил меня за волосы, приподнимая вверх. Я застонала от боли и против воли вскинула руки, пытаясь уцепиться в его запястья. Чтобы удержать. Или хотя бы ослабить.

– Пусти, - прохрипела я, болтаясь в его руках, как тряпичная кукла.
– Пусти, сука.

Он снова ударил. Легко, не напрягаясь. Даже без какой-либо гримасы злости или ненависти. На его лице я смогла заметить лишь отстраненное безразличие. Только черные близко посаженные глазки смотрели цепко, упиваясь моей беспомощностью.

Он бил, правда, лицо старался не трогать. Больше. Но ребра, ноги, бедра, живот, спина - все тело было в синяках. Про руки я вообще молчу. В доме не было никого, даже матери, а позвонить я не могла. Телефон больно далеко. В двух метрах.

Манченко бил расчетливо. Минимум усилий - максимум боли. Он бил молча, бесстрастно наблюдая за моим лицом. Я не плакала. Сначала ругалась, точнее, пыталась цедить что-то сквозь зубы, но удар по ребрам лишил меня и этого. Я не знаю, сколько терпела, но потом, когда его удар пришелся уже по болевшему месту, я сдавленно застонала. В ушах звенело, а из носа текла кровь, но мне казалось, что он удовлетворенно хмыкнул.

Не знаю, сколько времени прошло, но к тому моменту, как он закончил, я висела в его руках безвольной куклой. Он подтянул меня вверх за шкирку, как котенка, и прошипел на ухо.

– Ты довела меня, сучка. А терпение мое небезгранично, - я в кои-то веке его не перебила.
– Люблю, когда ты молчишь, Наташ. Надо было раньше преподать тебе урок. Запомни!
– он встряхнул меня, и боль лавой прошлась по всему телу, прожигая до костей.
– Я! ЗДЕСЬ! ВСЕ! РЕШАЮ!
– он шептал, овевая мою щеку своим дыханием. Почти приятно чувствовать, как оно холодит разгоряченную кожу.
– Если я говорю, надо делать. Ты зарвалась, девочка. И зарвалась давно. И для справки. Я не знаю, что ты там сдаешь, но учиться ты идешь в эконом на заочный. Я договорился. Хотел сделать приятный сюрприз, - Геворг масляно ухмыльнулся, сделав особый акцент на "приятный".
– Но получился просто...сюрприз. Ты поняла?

– Да.

Он выпустил меня, и я шмякнулась на кожаную обивку, от боли закусив губу. Из глаз полились слезы. От неожиданной боли, не более. Я не плачу.

В тот момент я поняла, что не хочу такой жизни. Не хочу превращаться в свою мать, привыкшую к подобному отношению. Привыкшую к унижению. Даже самого сильного человека можно сломать. И меня тоже, а я не самая сильная. Я просто девушка. И я выберусь из этого кошмара.

Утром я не смогла встать с постели - так все болело. Но хуже всего было видеть глаза матери, в которых плескался ужас...и покорность. Ее давно сломали, и, глядя на меня, она вспоминала себя много лет назад. Только она не смогла уйти, а я смогу.

Мы с Лёной все решили и продумали, а уж я то...Я готовилась к отъезду как никогда основательно. Я все продумала и просчитала. Накопила. И выдержала разговор с мамой.

– Наташ, ты понимаешь, что это чистой воды авантюра?
– тихо спросила она у меня ночью, практически перед отъездом. В доме никого не было, Манченко где-то гулял, и никто не смог бы нас подслушать, но все равно мы старались говорить тихо.
– В незнакомый город, одна, без денег...Наташ, не дури, я тебя прошу. Ты хоть понимаешь, что это такое? Ты всю жизнь жила как принцесса. У тебя все есть. Ты...ты не сможешь...

– Так жить я тоже не могу, мам, - я согнула ноги в коленях и уткнулась в них подбородком, печально глядя в окно.
– Я не хочу жить, как ты. Я устала. Я хочу просто учиться, работать, завести семью. Я устала от вечной...грязи. От этих непонятных людей, ошивающихся в нашем доме.

– Как ты будешь? Я не знаю, - мама всхлипнула и уткнулась лицом в ладони.
– Я не знаю, как ты будешь жить. Ты же...ты же не привыкла.

– Привыкну.

– Ты же не знаешь ничего...

– Научусь.

– Наташ...ты хоть представляешь, что с тобой может случиться?

Я устало посмотрела на нее.

– Что? Что еще со мной может случиться?

– Солнышко, я...
– ее голос надломился.
– Давай я с ним поговорю. Мы договоримся и решим...

Я решительным взмахом руки ее прервала.

– Мам, мы не договоримся, и ты это прекрасно знаешь. Я предложила тебе еще одно решение.

– Наташ...

– Тогда отпусти меня и вычеркни из этого...вашего договора. Отдай все Манченко. Мне не нужен завод, деньги эти...на ваш век хватит, а я сама.

Она отпустила. Скрипя сердцем отпустила, надеясь, что я получу ту жизнь, о которой она только всегда мечтала. Отвлекла Манченко, уговорила его, я даже не знаю как. Возможно, переписала завещание деда, как я и просила. Не знаю. Но я была рада.

И вот сейчас мы с Аленой сидели в Питере, безработные, одинокие, самостоятельные и почти счастливые. И только приехав сюда, я осознала, как много не знаю о жизни. Я неприспособленная, но я сделаю все, чтобы устроиться. Все осложнялось еще тем, что у Лёны была затяжная хандра. Я не обвиняла ее, но в любовь не верила, и ее отношения с Игорем Анатольевичем мне казались...страданиями ради страданий. Я не понимала и не принимала их, но не критиковала.

Только вот мне все равно приходилось тормошить подругу и буквально силком заставлять ее жить.

– Лён, у нас деньги заканчиваются, - начала я разговор вечером, когда Алена была в более-менее приподнятом настроении.
– Я не знаю, что мы будем делать в следующем месяце, но снимать квартиру мы вряд ли сможет.

Подруга вздохнула и отвернулась от окна.

– Общага?

– За нее тоже надо платить.

– Ладно, - безразлично пожала плечами Алена.
– Пойду завтра искать работу.