Любовная лирика классических поэтов Востока

2

Душу от этих душных одежд освободи скорей, Смело кулах заломи набекрень, растопчи короны царей! Черный терновник на улице друга лучше цветущих роз. Черным терновником, добрый друг, могилу мою усей. С горя, как волос, я исхудал, в добычу тебе не гожусь. Свей для охоты своей торока из жил и кожи моей. Печень моя тоской сожжена, стенаю я и кричу. Печень мою ножом распори или уста мне зашей. Над изголовьем моим склонись как друг в мой последний миг. Жгучие слезы мои осуши и горе мое развей. Людям без сердца немилость твоя безразлична и милость твоя, Пусть я один все муки приму, что ты несешь для людей! Коль потрясенного духом Джами смертью казнить решено, Счастье дарящим в последний миг взглядом его убей!

3

Вздох моего кипариса ко мне ветерком донесен. Жарко опять языками в груди моей пламень взметен. Славлю твое восхожденье, светлый Сухайль Йемена! Сумрак предутренний в полдень светом твоим превращен. Жгучими вздохами муки опалены мои губы, Пламенем неугасимым весь я испепелен. Я умолял: «Не гони меня в дверь — во тьму и безвестность!». Был мне ответ: «В эту дверь навсегда тебе вход запрещен». Даже вблизи от меня ты невидима мне, словно пери, Так твой изменчивый образ воздушен и так утончен. Золото желтых ланит, серебро моих слез зарывал я В прах твоей дальней стези, за тобою всегда устремлен. Не упрекай же Джами, что он знает лишь магию взглядов! Все, что имеет он, — в этом; другого таланта лишен.

4

В моей груди — твоя обитель, но ускользаешь ты от взгляда. Бальзам израненного сердца, стань для очей моих отрадой! Печаль мой век укоротила, как жито на току спалила; Но тысячу имей я жизней — все за тебя отдать бы надо. Я сердцем — раб в аркане страсти, душой — заложник в стане бедствий. Где помышлять мне о покое? Кто мне защита и ограда? Доколе, странник, понапрасну внимать стенаниям свирели? Прислушайся к моим рыданьям: в них и забвенье и услада!.. Мои стопы в кровавых ранах. А конь твой резвый вдаль несется… Как понесу за ним попону — парчу роскошного наряда? Посеял я зерно терпенья, но, словно жнец нетерпеливый, Печаль серпом срезает стебли невсколосившегося ряда. Сраженному мечом прищура, Джами одной твоей улыбкой Возвращена душа живая — за муки долгие награда.

5

Когда ты, Кыбла красоты, свой лик откроешь нам, Спиной к михрабу стану я, лицом — к твоим бровям. Творя намаз, лицом своим я к Кыбле обращен; О, если б и лицо твое, как солнце, было там! Мой грех невольный мне прости! Увидишь ты сама Ряды молящихся тебе, взглянув со стороны. Твой лик всегда передо мной, но от его лучей, Смятением охвачен, в тень я отступаю сам… Вокруг я слышу гул молитв да тачек мерный звук, Я втайне лишь тебе молюсь и чужд иным мольбам. Как низко муэдзин запел, когда увидел он Твой стройный стан, твой дивный лик, несущий свет сердцам. Заметив странника, ничком лежащего в пыли, Знай: это я — Джами — лицом припал к твоим следам.

6

Взгляд мой, видящий мир земной, — от тебя. Мир цветущий, как сад весной, — от тебя. Пусть не светит мне серп молодой луны: Дом мой полон яркой луной — от тебя. Так ты мечешь аркан, что хотели бы все Перенять бросок роковой — от тебя. Кто увидел тебя, не укроется тот Ни щитом, ни стеной крепостной — от тебя. Роза хвасталась: я, мол, одежда ее. Но ведь амбровый дух иной — от тебя. И должна разорваться одежда твоя, Чтоб упасть, отделиться кабой — от тебя. Говоришь: «Что хочет Джами от меня?». Я хочу лишь тебя самое — от тебя.

7

Меч обнажи, палач разлуки! Доколь мне, словно уголь, тлеть? Как жить мне без нее мгновенье? Сто раз мне легче умереть. Лети гонцом к ней, ветер утра! Неси мою живую душу! Как тело без души, без милой мне здесь безжизненно хладеть. Сама душа Ширин прекрасной, еще не зная мук разлуки, Что знает о беде Фархада, кому весь век в труде кипеть? Еще не вижу розоликой, но все шипы мне в грудь вонзались, Зачем зовешь меня, садовник, коль розы нет — кому мне петь? Зачем, о милый собеседник, ты просишь у меня рассказа? Язык мой говорить не может, как попугай, попавший в сеть, И пусть моим гореньем ярким озарены все страны света! Я плачу, как свеча пылая, я осужден дотла сгореть. Джами погиб в разлуке с милой… Эй, смерть, разграбь остатки жизни! И пусть слова его взывают, звеня, как серебро и медь.

8

Нарциссы темных глаз твоих так томны, так опьянены, Так для души моей они грозящим бедствием полны. Ведь кроме тела и души меж нами не было преград. Приди! Разлукою давно преграды эти сметены. Как две ревнивицы, мои зеницы на тебя глядят И, друг от друга утаясь, к тебе всегда обращены. Что спорить радуге с луной? Пусть арками твоих бровей Сольется радуга небес с блистающим серпом луны. Настанет ночь — глаза твои, как два туранские стрелка, В тени уснули… Луки их под изголовье им годны. Непостижимы для ума твой стан, твой взгляд, твой нежный рот, Хоть ум в познаньях и достиг неисследимой глубины. Не спрашивайте у Джами о мире этом, мире том. Все помыслы его теперь к единственной устремлены.

9

За красотками юными, став стариком, не беги! Седовласый, за черным косы завитком не беги! Коль навеки луна твоей младости омрачена, Ты за тоненьким лунным трехдневным серпом не беги! По следам легконогих, чей стан кипариса прямей, Ты, как клюшка човгана, согбенный грехом, не беги! Отчитаться за всё после смерти придется тебе. За толпою кумиров на пире ночном не беги! Если хочешь дойти до Каабы желаний твоих, Ты за тем, кто плутает неверным путем, не беги! Полный похотью, чистым сердцам ты преград не чини! Не очистясь душой, в дервишский дом не беги! Здесь ловецкая сеть нам дана — совершенство добыть. Без добычи, Джами, с полпути со стыдом — не беги!

10

Кто стан твой стройный к жизни вызвать мог, Тот сам скорбям мой дух живой обрек. Вооружилось войско красоты И двинулось на сердце, как поток. Текут, как лава, души пред тобой… Душой я в том расплаве изнемог. Увидев, как играешь ты в човган, Я сердце у твоих бросаю ног. Скачу, спасаюсь бегством о двуконь… Тоски-погони вслед все ближе скок. Мой лик — в слезах… Так перлы моря тайн Выбрасывает буря на песок. Джами презрен тобой. Но знаешь ты — Как щедр душой, как сердцем он широк.

11

Что видел в мире этот шейх, укрывшийся в своем дому, Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому? Он сам живую с миром связь, как пуповину, перегрыз И, словно шелковичный червь, ушел в свой кокон — чужд всему. Зачем, живой среди живых, бежит он от людских тревог? От всех избавясь, от себя куда уйти? В какую тьму? Он в зрелости, исполнен сил, достойных дел не совершил. Ты, как неверному, ему не доверяйся потому… Ведь он верблюжьих бубенцов не слышал средь степных песков. Ты, слыша проповедь его, не верь и слову одному, Влюбленный в ложный внешний блеск он груду раковин купил, Бесценный жемчуг свой за них отдав неведомо кому. Джами, не спрашивай его о чаше истинной любви, — Из чаши той не довелось и полглотка отпить ему.

12

Сердце мне разлука тысячью клинков Вживе рассекла на тысячу кусков. Гибну я, а ты смеешься в отдаленье, Весело блистая жемчугом зубов. Если бы хоть раз еще тебя увидеть, Был бы я тогда и смерть принять готов. Исцели! Вернись, полна благоволенья, Иль убей меня лучом своих зрачков! Мне нельзя прийти в твой тихий переулок, Там теперь открытый путь моих врагов. Часто снится мне: верхом ко мне ты скачешь, Нарастает звук серебряных подков. Плача, я искал тебя… И блещут слезы На тропе твоих покинутых садов. Нет, чтобы сносить твою несправедливость, Сердцем, как гранит, я должен быть суров. Как серьгу, Джами в ушную мочку века Вдел газель в подвесках драгоценных слов.