Любовная лирика классических поэтов Востока

24

Похитила ты яркость роз, жасминов белых диво, Твой ротик — маленький бутон, но только говорливый. Уж если ты не кипарис, друзьям скажу: насильно Меня, как воду на лугу, к другим бы отвели вы! Долина смерти — как цветник: спаленные тобою, Ожогом, как тюльпан внутри, отмечены красиво. Едва ли я настолько храбр, чтоб не были страшны мне И завитки твоих волос, и смеха переливы. Бродя в долине чар любви, чужбины не заметишь, Никто там даже не вздохнет о доме сиротливо. Начав описывать пушок над алой верхней губкой, Бессильно опустил перо Джами красноречивый.

25

Серебряная шея, ланиты — два тюльпана И каменное сердце, как сердце истукана. Хоть изнуренным телом я от тебя далеко — У милого порога душою постоянно. Молю, будь осторожна, завязывая пояс, — Не стерпит нежность кожи малейшего изъяна. Как я пройти осмелюсь по улице заветной? Боится даже ветер подуть там утром рано. Ах, если б, опьянев, ты лежала без сознанья — Ступню поцеловал бы я с помощью обмана. Чего Джами хотел бы? Попировать с любимой. Но разве может нищий в чертог войти султана?

26

Не я один подвластен чарам красавиц городских, Красивое лицо — приманка для всех сердец людских. Где вестник? Ветер Ханаана, жду вести, как Якуб Ждал от Юсуфовой одежды прозренья глаз слепых! Красавицы, как и деревья, не схожи меж собой, Разумный женщин изучает, чтоб знать повадки их. Скажи писцу, чтоб не писал он всей правды о любви, Кто понесет такую тяжесть — груз горьких строк чужих! Ты строй сердец уже разбила, так не седлай коня И побежденных не преследуй, хоть конь тиранства лих. Бессонница мной овладела, сон от меня бежит. А был еще совсем недавно так безмятежно тих. Вчера услышал я, припавши к ее следам в пыли: «Ах, не пыли, Джами, так сильно метлой ресниц твоих».

27

Одна любовь нас отрешает от суеты земной, Мук не вкусивший не вкушает и сладости иной. Любимая сулит нам горе, не ведая о том, Что все обещанное ею — бальзам душе больной. К чему существованье солнца, когда ее лицо Мгновенно затмевает блеском неяркий свет дневной! В миг расставанья — без сознанья на землю я упал… Что, кроме забытья, могло бы в разлуке быть со мной? Я только пыль ее дороги, но хорошо и то, Что ветер не уносит пыли, проходит стороной. Когда умру — в багряный с желтым тюльпан я превращусь: Я плакал кровью и покрылся от желчи желтизной. Джами потоком слез однажды к ней в сад был принесен… Что толку в мусоре, прибитом столь мутною волной?!

28

Кто весть красавице доставит о всех убитых ею И кто забывчивой напомнит о позабытых ею? Разлукой ранен я. Где пластырь, чтоб затянулась рана? Я лишь свиданием с любимой отчаянье развею. Цвет пурпура и жаркой крови — цвет славы и величья, Обязан я слезам кровавым всей славою моею. Своим глазам я благодарен за славу и за слезы, Пускай в слезах утонут, если не стоят встречи с нею! Мне год назад она сказала: «Жди будущего года», А в этом мне так худо стало, что прошлого жалею, Не назовусь ее собакой, хотя бы ненадолго, — На знамени ее державы позором быть не смею. Страдания Джами увидев, сказал почтенный лекарь: «Тут, кроме смерти, нет лекарства, помочь я не умею».

29

Аскет благочестивый, сбрось одежды лицемерья И с чашею в руках скажи: «Ханжи, не ваш теперь я». «Вкушай вино, пока землей твой череп не наполнен» — На чаше начертал Кавус, и прав был в полной мере. Пленительнее шелк волос от аромата амбры. Да и павлину придают красу цветные перья. Пульс у влюбленного считать — напрасная затея, Лишь Авиценна оправдал болящего доверье. Доколе властвовать луне? Открой лицо скорее. Светильник мира устарел, как сумрак суеверья. Ах, мы плохие торгаши и лишь себя позорим: Бьем в барабан, когда несем огромные потери. Джами, тебе не удалось припасть к руке любимой, Так поцелуй хоть след ноги у недоступной двери.

30

Булыжник улицы твоей, где я упал во прах, Дороже сердцу моему престола в двух мирах. Ты выйди, косу распустив, и станет амброй пыль, В которой я лежу ничком с мольбою на устах. Жизнь — это нить, ей суждено соединить людей, Но жаль, что сделал эту нить короткою аллах. Взгляни же, пери, пусть хоть раз сиянье глаз твоих Свет веры, истины огонь зажжет в моих глазах. Я заронил в тебе давно своей любви зерно, Еще не показался всход, а я ослеп в слезах. Я кровью начертал газель и лентой обвязал, Я посылаю свиток свой, испытывая страх. Взгляни, что написал Джами, прочти мою газель, Почувствуй боль в скупых словах, печаль в ее строках.

31

Моя любовь к тебе — мой храм, но вот беда: Лежит через пески укоров путь туда. Где обитаешь ты, там — населенный город, А остальные все пустынны города. Взгляни же на меня, подай мне весть, и буду Я счастлив даже в день последнего суда. Ведь если верим мы в великодушье кравчих, Вино для нас течет, как полая вода. Смолкает муэдзин, он забывает долг свой, Когда приходишь ты, чиста и молода. Что написал Джами, не по тебе тоскуя, Слезами по тебе он смоет навсегда.

32

Желанная моя, могу сказать я смело: Из вещества души твое слепили тело, Душой твоей живой пахнуло на меня От платья, что лишь раз на плечи ты надела. Что стало бы со мной при виде плеч твоих? Я платье увидал — душа оцепенела. Нежны цветы, но есть их нежности предел, На свете лишь твоей нет нежности предела. Всего лишь раз один я слышал голос твой: Ты говорила мне, не говорила — пела. Твой голос до сих пор звучит в моих ушах, С ним даже в черный день все предо мною бело, И все ж заветных слов не услыхал Джами, — Хоть отдал все тебе, душа его сгорела.

33

Как взгляд твой сверкает, как искрится локон крутой! Моя луноликая, как хороша ты собой! Воспеты поэтами родинки на подбородке, А я воспеваю твою, что над верхней губой. Нет большего блага, как ждать от тебя милосердья, Вздыхать и рыдать, и повсюду идти за тобой. О пери моя тонкостанная, стан твой походит На стройную пальму, сулящую плод неземной. Когда тебя нету, темно мне не только средь ночи, Коль нету тебя, я и в полдень хожу как слепой. Наука любви недоступна глупцам и невеждам, Я эту науку постиг, но не выиграл бой. Джами, как собака, у двери твоей притаился, Я славлю свой жребий, — он мне предначертан судьбой.

34

Не медли, кравчий! В тягость ожиданье. Играй, мутриб! Не время для молчанья. Слух к чангу устреми, к любимой — взор, Святоши пусть оставят назиданья. Я счастья и покоя не ищу: Для любящих отрадно и страданье. Любимые пускают стрелы в нас, Но эта боль для нас — не наказанье. Жестокость милых — меч, и ты мечом Касаешься меня, и то благодеянье. Способность в малом счастье находить — Мне свойственно такое дарованье. Порой мы в тех, кто близок, не найдем Сочувствия к себе и пониманья. Свиданья с милой не ищи, Джами, Не спорь, прими судьбы предначертанье.