Любовная лирика классических поэтов Востока

13

Толпа сбегается глядеть на пышный караван луны. Глядеть не в силах я один: душа и плоть мои больны. Вокруг нее толпа зевак, выходит на дорогу всяк. Я робко, издали, бедняк, бросаю взгляд со стороны. А я глашатаем, рабом бежал бы пред ее конем, Где перекрестки целый день толпою праздной стеснены. Одежду разорвав свою, я одиноко слезы лью; Так плачут люди, чьи сердца потерей близких сражены. Не знает яркая свеча, что я не сплю из-за нее. Что ж не сказали ей о том созвездья вечной вышины? Пред ней открыта грудь моя, пусть рану в сердце нанесет, Пусть трижды рану нанесет, пока не бросит меч в ножны. Нет! Горестная быль Джами не тронула ее души, — Хоть плачут, слыша эту боль, граниты каменной стены.

14

Утесы каменные стон мой отзывным стоном потрясет; От слез моих на глине темной тюльпан багряный расцветет. Ручьем мои струятся слезы по следу твоего коня, И не унять мне эти слезы который день, который год… Что мне осталось в горькой доле? В груди нетихнущая боль. И эта боль живое сердце вот-вот на части разорвет. Ты, душу взявши в долг, сказала: «Я поцелуем заплачу». Душа из плена не вернется, и платы срок не настает. Во сне глубоком целовал я уста и родинку твою… Не оттого ль и лихорадка мне обметала бледный рот? Вчера бутон в саду хвалился, что он нежнее губ твоих, Боюсь — за хвастовство такое сегодня град его побьет. Смотри: луною двухнедельной взят, как невольник, в плен Джами. Всё, что собрал он за полвека, она, как собственность, берет.

15

Мне чуждой стала медрессе, и ханака мне не нужна: Обителью молитв моих отныне стала мейхана. В окружье зикра — голоса дервишей не влекут меня, Спешу под сень, где най звучит, где песня пьяная слышна. Что спрашиваешь ты меня о шейхах и об их делах? Тут глотка зычная, мой друг, и стоязычная нужна. Где кравчий, рушащий обет и попирающий запрет? Мы благочестье продадим за пиалу иль две вина. Ты о любви мне расскажи! Я лучше сказок не слыхал Под куполом страны чудес, что сказок исстари полна! Сложи крыла, как мотылек, пади у ног своей свечи: Чтобы сердца воспламенять, она всевышним зажжена. Но ты, Джами, чуждайся тех, кто внешним блеском увлечен! Не в каждой раковине, друг, жемчужина заключена.

16

Я пьян — целую ручку чаши или кувшина основанье, Средь пьяниц — малых и великих — с утра свершая возлиянье. Мне вместо четок во сто зерен дай леденец — к вину заедку, И не тащи меня поститься из дома, где весь век — гулянье. Изумлено любовью нашей, сегодня время позабыло О мотыльке, свече, о розе и соловье повествованья. Что мне возобновлять с тобою мое старинное знакомство? Я для тебя лишен достоинств, чужак исполнен обаянья! Юродивого дразнят дети, им на потеху он бранится, Но камни, что в меня бросаешь, не удостою я вниманья. Тот день, когда тебя служанка причесывала перед свадьбой, Принес для тысяч душ влюбленных невыносимые терзанья. Джами, лишь тот любить достоин, кто сердцем мужествен, как воин. Так будь же тверд, готов и жизнью пожертвовать без колебанья.

17

Вот из глаз твоих две слезинки заблестели на розах щек, Будто брызги дождя упали на тюльпановый лепесток. Если ты слезу уронила, что же мне сказать о себе, Если слезы текут безмолвно по щекам моим, как поток. У тебя действительно слезы, а не только отблеск моих, Что в глазах твоих я когда-то, словно в зеркале, видеть мог. Всюду, где на тропинку сада упадала твоя слеза, То живая роза раскрылась, то нарцисса сладкий цветок. Словно редкие перлы — слезы — для ушных подвесок твоих На изогнутые ресницы нанизал ювелир-зрачок. Изумленный редкостным перлом светлой тайны твоей любви, Нанизал Джами ожерельем жемчуг слова на нитку строк.

18

Сокровищницу жемчужин в саду раскрывает град. Короной главу кипариса перловый венчает град. Порвались ангелов четки, и вот — мрача высоту — Вчера цветы распустились на персиковых ветвях, Но в ярости цвет сбивает и ветви ломает град. Ты скажешь: «Птенцы попугая заполонят луга, Коль сам попугай небесный, как яйца, бросает град». Напрасно высунул ирис язык свой, чтоб розу хвалить, — Ему в своем гневе ревнивом язык отшибает град. Ведь перлы рождает море, но ты на потоки взгляни: Как будто бурное море из перлов рождает град. Влюбленный неосторожный, своей мишенью избрав В саду красавицу розу, ее убивает град. Вспузырился пруд под ливнем, как лавка стекольщика, он, В которую, обезумев, камнями швыряет град. Тюльпан весенний алеет, как раскаленный горн, — Свое серебро для расплава в него подсыпает град. Две капли упали с неба; и первая — чистый перл, Вторая — круглая льдинка, что расточает град. Та первая — слово Джами, а вторая — соперника речь, Когда в поединке словесном стихов заблистает град.

19

Безумец, сраженный любовью к тебе, таится в руине любой. Пред яркой свечой лица твоего луна — мотылек ночной. Все горе Якуба малой равно частице моих скорбей, Юсуфа цветущая красота ничто пред твоей красотой. Живое сердце, живая душа не для себя нам даны. Всё, что дано нам, мы тратим в пути к далекой встрече с тобой. Пусть я коснулся дерзкой рукой родинки черной твоей, — За зернышко бедного муравья грешно растоптать ногой. И пусть у нас разрушится дом, спасибо свету любви, Что есть у нас обиталище мук на улице бедствий глухой. Нет потерявшим сердце свое дороги в твой радостный град: Темной разлуки нам доля дана да пыль руины пустой. Выпив глоток из кубка тоски, сознанье Джами потерял, Горе, коль кравчий ему поднесет полный кубок такой.

20

Последний раз теперь ожги клеймом железным грудь мою! Быть может, я в ожоге том бальзам целебный изопью. И пусть очистится навек душа от злобы и вражды; Очищу ль в сердце и тогда тоску старинную свою? Внемли молению любви, пройди, султанша красоты, И скорбь мою, и боль мою перед тобой я изолью. А это сердце — дверь казны, ее пронзили сотни стрел! Жемчужины на жалах их, как слезы, я от всех таю. Ты это сердце, как свою сокровищницу, сбереги, Цари своих сокровищ дверь должны отстаивать в бою. Как птица, в сеть вовлечена приманкой малого зерна, Душа вступила в плоть мою, увидев родинку твою. Ты кровью сердца, о Джами, пиши крылатую газель, Чтобы любимая тебе вняла, как роза соловью.

21

Ударь меня мечом сто раз в мгновенье — Не разобьешь связующие звенья. Ты говоришь: «Сильнее стану мучить». Зачем же так, небесное творенье? В мечтах вкушаю сладость поцелуя, Но нет, без дыма не сварить варенья. Мои зрачки — твоей красы жилище, Всем говорю, что человек есть зренье. Вот завиток волос дрожит близ уха, Длине другого нету измеренья. Сравнил бы с тыквой голову аскета — В обиде будет тыква за сравненье. Сгубив Джами, себя ты затруднила… Аллах тебе воздаст за это рвенье!

22

Ночью сыплю звезды слез без тебя, моя луна. Слезы света не дают, — ночь по-прежнему темна. До мозолей на губах я, безумный, целовал Наконечник той стрелы, что мне в сердце вонзена. Здесь, на улице твоей, гибли пленники любви, — Этот ветер — вздохи душ, пыль — телами взметена. Если вдруг в разлуке стал я о встрече говорить, То горячечный был бред, вовсе не моя вина! С той поры как ты шутя засучила рукава, Всюду вздохи, вопли, кровь, вся вселенная больна. О рубинах речи нет, нынче с цветом губ твоих Сравнивают алый цвет розы, шелка и вина. По душе себе Джами верования искал, — Все религии отверг, лишь любовь ему нужна.

23

В грудь проник этот яд, просто сил нет подчас, Щеки жаром горят, хоть и не до прикрас. От страданий любви тело чангу подобно, Лью с ресниц слезный град на подола атлас. Выйди, милая, в сад: розы там в исступленье, Разорвав свой наряд, распустились без нас, Там тебя год подряд ждут сосна с кипарисом, Через стену глядят, хоть и нет у них глаз… Путь святоши — в мечеть, путь скитальца — в пустыню. А иным хоть бы в ад, лишь вина бы запас! Я бы душу стократ продал за поцелуи, Торговаться я рад, мой бесценный алмаз. Ты ж с другим, и от ревности я умираю, Умирают лишь раз, а Джами — каждый час.