Любовная лирика классических поэтов Востока

91

Я седой, влюбленный без ответа — В этом нет ни для кого секрета. Соловьи, куда вы улетели, Почему не пели до рассвета? Мускуса пьянящее дыханье, Где же ты — свидания примета? Аромат, хотя бы ты останься! Неужели невозможно это? Взмахивайте, молнии-ресницы, Добивайте старого поэта! Небеса молчат — не обещает Утешенья ни одна планета. Где вино? Где драгоценный камень Алого, таинственного цвета? Чаша не осушена Хафизом, Не подведены итог и смета!

92

Иосиф Прекрасный вернется в родительский дом. Лачуга печальная станет веселым дворцом. Душа отболит и забудет былые обиды, И успокоенье поселится в сердце моем. Наступит весна — луговые поднимутся травы, И медленно по горизонту прокатится гром. Наступит весна — соловьи запоют, разольются. Счастливые звезды покажутся в небе ночном. Пророчества сбудутся. Верю, откроются миру Слова утешенья — мы их повторяли тайком. Не бойся, паломник, шипов на пустынной дороге. Бывает и худшее в странствии долгом таком. Тебя нечестивые гонят, достойные — любят. Все видит господь, за добро воздавая добром. Опасна дорога твоя, далеко до Каабы… Не бойся, не жалуйся, не помышляй об ином. Хафиз! Прочитай благодатные суры корана — И снова в дорогу, свободный, не сломленный злом

93

Бродяга бесприютный, судьба у нас одна: Земная наша доля бездомна и скудна. Блуждаю одиноко и плачу, и молчу, И памятью, и болью душа моя полна. Далекого Шираза тенистые сады — Покинутая мною родная сторона. А здесь — чужие люди на улицах чужих, И чаша покаянья не выпита до дна. Я кланялся кумирам, которым верить — грех, Плыла перед глазами слепая пелена. На горестную долю — один, вдали от всех — Я жаловался небу с утра и дотемна. Повеяло бы ветром оттуда, где Шираз — Прихлынула бы к сердцу знакомая волна. Любимую увижу? Когда — не говорят Созвездия ночные, планеты и луна. Но в небе на рассвете — сияние Зухры. Хафиза обнадежит, обрадует она!

94

Святоша пускай отправляется в рай, А ты греховодника не избегай. Унылого праведника, лицемера Не слушай — скажи ему сразу: «Прощай». Ханжа, уходи! Человеку земному Небесными карами не угрожай. Мы пьем! Это богоугодное дело. К чему назиданья? За что нагоняй? Рокочут барбаты, наполнены чаши. Душа — откровенна, вино — через край! Вино — вдохновенье! Вино — дружелюбье, Не грех, не отрава. Еще наливай! Бери пиалу, доверяйся Хафизу, Своими желаньями повелевай!

95

Праведный муж возвещает: «Вино — это яд!» И прямиком из мечети — сюда, в харабат. После такого любому из нас и подавно Не возбраняется пить хоть неделю подряд. Можно теперь поклоняться кувшину и чаше! Храм — кабачок, возлиянье — священный обряд. Всем хорошо, и никто уходить не желает, — Мудрый такому уделу воистину рад. Лик, милосердная, твой перед нами раскрылся — На небесах предрассветные звезды горят. Окаменевшее сердце расплавится сразу — Брось из-под шали единственный огненный взгляд! Сердце мое, одинокая смелая птица! Мир — это клетка. Неволя — закон и уклад. Сердце, Хафиз, продырявлено стрелами вздохов! Старые раны по-прежнему ноют, болят…

96

Опять святоша речи говорит, Но пустота в его речах царит. Не стал болтун ни умным, ни правдивым Закрыто сердце, только рот открыт. Поддельными жемчужинами щедро Наш говорун любого одарит. Одни слова я слышу. Дел — не вижу. Святой плутует, праведник хитрит. А мой закон — любовь. Не пустословье, А страсть. Она вселенную творит. Любовь! Ее не спрятать, не разрушить, Она — и факел, и скала, и щит. Любовь! Ты — утоление желаний, И счастье, и забвение обид. Ты — новое рождение Хафиза! Твоим огнем душа его горит!

97

Любимая, отныне решено: Наполним чаши! Есть еще вино. Седобородый, молодым желаю Быть молодыми. Это не грешно. Любовь не подчиняется рассудку, Любовью бескорыстье внушено. Ищите счастье! Отложите четки, Поститься — бесполезно и смешно. Все, чем богаты, отдавайте другу — Вот заповедь, открытая давно. Душа свободна — избежишь дороги, Ведущей в преисподнюю, на дно. Звените, струны! Рассыпайся, бубен! Поэту мало радости дано. Мы осушили чаши, виночерпий! Желанье пить — да сбудется оно! Любимая моя, целуй Хафиза — Ему с тобой блаженство суждено!

98

Святоши, знающие шариат, Впустую наставления твердят. Бродяге-ринду в кабачке за чашей Не пригодится ни один догмат. Мученье — слушать проповедь аскета. Его лохмотья — шутовской наряд. Где милая — глаза, ресницы, брови? Они без слов о счастье говорят. Где светлое лицо? Где нежный голос, Прикосновенье, шепот, аромат? Где ямочки на розовых ланитах, Те, что меня поймали и томят? Где слово, открывающее двери? Где факелы? Где заповедный клад? Где та, что унесла покой Хафиза — Ее улыбка, и рука, и взгляд?

99

Мохтасеб, свидетель ты: я, как в прежние года, Друг вина и красоты — целиком и навсегда. Нераскаянно грешу, и грехов не искупить. Не влюбляться и не пить — вот воистину беда. В расцветающем саду человеку не до книг, Если рядом и цветник, и журчащая вода. Не пошевельну рукой ради роскоши земной. Не жалею, что со мной — неудача и нужда. Мне уж, видно, никогда не пообещает рок Жизни легкой, без тревог и постылого труда. Но не сгину, не согнусь я под бременем забот. Слышу: милая зовет, лунолика, молода. Проповедники! Смешон к воздержанию призыв. Я блаженствую, вкусив от запретного плода. Я тоскую, слезы лью, умираю, но люблю! Я удачу не ловлю, ибо мне она чужда. Виночерпий, не зевай, чашу мне передавай! С нею дружба — это рай, и немыслима вражда. Пей, Хафиз! Люби, Хафиз! Пусть обидится аскет. Для беспутного запрет — ненадежная узда!

100

Как я любил и тосковал — забудь. Тебе я душу открывал — забудь. О том, как я тебя искал и находил, И к милосердию взывал — забудь. Как воспевал твои уста, как от одной Твоей улыбки оживал — забудь. Что говорила мне в ответ, лицо закрыв, Как убивала наповал — забудь. Как отвечала: «никогда!» на все мольбы, А я на милость уповал — забудь. Что я бездомен и убог, и одинок, И что не ждет меня привал — забудь. Как жил, как сердце отдавал тебе Хафиз, Как изнывал и горевал — забудь…

Джами

(1414–1492)

1—20. Переводы В. Державина; 21–29. Переводы В. Звягинцевой; 30–34. Переводы Н. Гребнева; 35–51. Переводы С. Липкина; 52–56. Переводы Л. Пеньковского; 57–76. Переводы Д. Седых; Четверостишия — Переводы Т. Стрешневой

1

Ради тебя прахом я стал на путях красоты. Жду: не пройдешь ли ты, пери моя, шах красоты. Отблеск далекий светлого солнца лица твоего Миру блестит на розах ланит, на устах красоты. В сердце своем я — безумец — воздвиг сокровенный чертог Для обитающей в двух необъятных мирах красоты. То, что хотел я за век мой короткий в мире свершить, Всем я пожертвовал, все я сложил в ногах красоты. В миг незабвенный твою благосклонность видел Джами, С этого мига он не отвергнут в глазах красоты.