Люди на болоте. Дыхание грозы

доказывали Апейке, Миканору, Хоне, друг другу: "Какой коллектив, если один

– одно, а другой, вроде бы, другое!" - "Ето ж, если б все одно тянули!" -

"Один спит, другой в носу ковыряет, а ты - разрывайся!.." - "Землю отдай,

хозяйство!.." - вставил свое Дятел - наболевшее, будто злобное.

– Хозяйство там у некоторых!
– плюнул с возмущением Миканор, едва

унялся шум.
– Полоска - лапоть не вмещается! Конь - дохлятина! А трясемся,

орем! Будто дворцы пропадают!

– Дохлятина не дохлятина, а своя!

– Дятел, словно его оскорбили, и не

первый раз, казалось, готов был схватить Миканора за грудки. Все шумно

одобрили Дятла.

Апейка поддержал рассудительно, не Миканора, а Дятла и других:

– Богатому жаль корабля, а бедному - кошеля!

– Вот правильно!
– закивали, зашумели вокруг огня.

Дятел уставился на Апейку непонимающими, горящими глазами, успокоился,

просветлел.

Апейка переждал возгласы одобрения, помолчал, чувствуя на себе

пристальные взгляды. Будто подумал вслух:

– А только и за кошель держаться особенно не стоит!

Если, скажем, корабль выменять можно!

– Дак если ж бы знать!

– Может, выгадаешь, а может, без ничего останешься!

– И кошеля не будет!
– предостерегающе высказал опасение Василь.

– Не прогадаете!
– Спокойная уверенность его, заметил Апейка, многих

смущала.
– Вот я говорил уже - машины.

Это - одно. Тут все ясно: получите кредит - возьмете машины... Другое -

земля. Какая она у вас - не вам объяснять: болото да песок большей

частью...
– Никто и словом не возразил: тот кивнул грустно, согласно, тот

вздохнул.
– Урожай - сами знаете, урожай на земле нашей - известный!

Бывает, и того не соберешь, что бросишь в земельку такую...

А она и не такая безнадежная, и от нее добиться можно чегото, если

подойти как надо. К земле тоже, сами знаете, подход нужен умелый! Нужны

удобрения! Много и разных удобрений .. Знаете, сколько получают на такой

же земле в колхозах? ..

Люди верили и не верили, но слушали так, что забывали и об усталости, и

р комарах, и о ночи, коротком времени мертвого сна. Темень то опускалась

на самый костер, то отскакивала так, что видны были вблизи неподвижные,

будто зачарованные, ветви дуба. Из темноты появился чей-то конь,

остановился, вытянув морду, смотрел на огонь, словно тоже слушал. Василь,

и не один он, диву давался, откуда столько знал юровичский гость: и

сколько где земля родит, не только у нас, а и на Украине, и в какой-то

Голландии; и чего не хватает почве; и какие богатства таятся в гиблом этом

болоте, с которого пока одна только польза - комары да малярия!

Будто мир весь сошелся сюда, к Даметикову костру: сотни колхозов были

вокруг, тысячи людей стояли, смотрели на них, ждали их решимости, звали за

собой. Как бы приблизились сюда, к Мокути, к костру, и хорошо знакомые

Юровичи, и не такой знакомый, далековатый Мозырь, и уже совсем загадочные,

только иногда слышанные в разговорах знающих людей Харьков, Ростов,

Челябинск. По всей стране старались для крестьян, для колхозов заводы

делали тракторы, молотилки, веялки, готовили удобрения. И всюду, в каждом

селе, по всей земле широкой люди тревожились, думали о колхозах;

обобществляли скот, имущество, соединяли в большие поля тесные полоски,

перепахивали межи. Вместе шли воевать с извечной крестьянской бедой...

– Только в артели, в коллективе - спасение. Только так избавимся от

голода и голытьбы. Добьемся такого, что будет хлеб на столе - и к хлебу

будет! И сами и дети оденемся как люди. Легче станет работать... Иначе не

выбьемся! Тольксктак: все вместе. Артелью.

Апейка пытливо из-под бровей глянул на одного, другого: люди еще

слушали. Ждали еще чего-то. Он снова взглянул на Василя: тот отчужденно

отвел глаза.

Миканор первый отозвался:

– Одним словом, обстановка ясная. Народ по всему Советскому Союзу пошел

в колхозы. Значит, и нам, куреневцам, пора по тому же маршруту!

– Ага! Сразу!
– крикнула Сорока насмешливо.

Андрей Рудой с важным видом, поучительно возразил Миканору:

– Ето не так просто: всю Расею, фактически, на новые рельсы

переставить!..

– Расею-то переставят!
– звонко заявил Хоня.
– Вот Курени удастся ли

повернуть - это не ясно!

– Нет тут ничего смешного!
– заметил ему Василь.

– Весь народ двинулся, понял, где его спасение, - рвался в бой Миканор.

– А мы видеть ничего не хочем! Не хочем, хотя каждому, и слепому, видно,

где вся выгода!..

Апейка почувствовал: тишина стала настороженной. Люди беспокойно

зашевелились, отводили глаза, мужчины стали сосредоточенней дымить

самокрутками. Василь Дятел хмуро кусал травинку, затаившийся, неприступный.

Подавляя волнение и как бы стараясь снова вернуться на высоту

образованного, передового человека, Андрей Рудой философски напомнил:

– Ето еще Карл Маркс учил: пролетарам нечего терять, а приобретут они

целый свет!..

– Карп! Карп тот - одно, а тут - другое!
– прорвало Сороку. Рудому не

дали разоблачить необразованность Сороки:

забурлила снова разноголосица.

– Дак и иди! Приобретай! А мы посидим, поглядим - как оно!
– выделил

Апейка напряженный Василев голос.

– Ну и сиди! А за других не говори!
– будто приказал ему Миканор.

– А я за себя!
– не поддался Василь.
– Каждый сам знает!

"Крепкий орешек!" - невольно подумал Апейка, видя, каким упорством

горят разные Василевы глаза.

Когда выговорились, Миканор снова бросился в атаку - призывал не