Люди на болоте. Дыхание грозы

– Тато!
– хотел успокоить его Евхим, но старого Глушака это только

разозлило:

– По миру! С торбой рваной1 "Подайте, люди!.. Кусочек!" На старости!..

– Не говорите чего не надо!

– Молчи! Указчик нашелся! Рано указывать стал! Щенок! ..
– Глушак так

взглянул, что Евхим невольно промолчал.
– Дожил! Вырастил! Растил, ждал

подмоги! И вырастил! Дождался!

Злость на Евхима сменилась удивлением и обидой:

– Окрутила! Взяла! Голодранка, а окрутила как!..

Руки и ноги связала! Оболтусу такому!

– Я сам выбрал. Она еще и не знает.

– Не знает! Окрутила, прибрала! Да не знает!

– Не знает. Еще, может, и не пойдет.

– Не пойдет! Давно, видно, не спит, ждет! Когда на чужое добро сесть!..

Только ж - не дождется!

– Отделите, если хотите. Но - одну ее.

– Эту вертихвостку!..
– снова прорвало Глушака.
– Эту гулящую! К себе в

хату! На свое добро!.. Блудницу эту!

– Она - не блудница!
– заступился за Ганну Евхим.

Степан сказал горячо, уверенно:

– - Она - бедная, правда. Но лучше ее в деревне нет!

– Нет! Молчи, сопляк!
– взъелся Глушак уже на Степана.
– Не суй носа,

куда не просят!

– Так вы ж, тато, ни за что наговариваете!

– Ни за что! Я - ни за что? Слышали?
– Глушак поправился, взглянул на

старуху: - Слышала?!

– Тихо ты, Халимонко!
– попробовала успокоить жена.
– Люди услышат!..

– И пусть слушают! Пусть все знают, какие дети у Глушака Халимона!..

Кого вскормил на своем хлебе! На радость себе!

Никто ему не ответил. И оттого, что все молчали и спорить было не с

кем, старик тоже утих. Но спокойствие, с которым он проговорил последние

слова, лишь сильнее подчеркивало твердость его ответа Евхиму:

– Об этой чтоб и не думал! На эту согласия моего отцовского не будет!

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Молчаливая война в Глущаковой хате, начавшаяся с того вечера, когда

Евхим объявил, что хочет жениться на Ганне, продолжалась несколько недель.

Ни старый Глушак, ни Евхим не начинали больше споров, но молчание, теперь

всегда царившее в хате, недоброе молчание и упрямые взгляды, которыми

иногда перебрасывались отец и сыновья, лучше всего говорили о непримиримом

расколе в семье.

Война, которую вели Глушаки, была войной нервов, войной терпения. И

надо сказать, что обе стороны - и ьвхим, горячо поддерживаемый братом, и

отец - вели ее со всем упорством, изо всех сил, веря, что другая сторона

одумается наконец, сдастся. Это молчаливое упорство больше всего

отражалось на матери-она то становилась на сторону мужа, то на сторону

детей, хотела и не могла примирить их и часто плакала тайком.

Казалось, мира в хате уже никогда не будет, но неожиданно упрямый

старик не выдержал, покорился.

– Пусть будет по-твоему, - помолившись, отойдя от икон, сказал он

Евхиму.
– Не мне, а тебе жить с ней!..

Мать, услышав это, обрадованно взглянула на сына, будто хотела

порадоваться вместе с ним. Но Ьвхим даже не шевельнулся, - как стоял возле

зеркала, причесывая чуо, так и остался стоять.

Мать тоже перекрестилась:

– Славу богу!..

Она не осмелилась сказать больше ни слова, пошла с посудой к печи

несмело, осторожно, боялась лишним словом, неудачным движением разозлить

затаившегося старика.

– Чего молчишь?
– бросил Глушак сыну.

– А чего говорить. Я сказал уже.

– Сказал!
– Глушак не удержался, чтобы не упрекнуть: - Нету того, чтоб

как у людей - в хату добро нести!..

Так т- из хаты!

– Ничего из хаты не уйдет.

– Не уйдет! Пусти только одну голячку, так сразу набежит целая свора! И

не оглянешься, как размотают все!

Растащат в момент!

– Не растащат!..

– Не мог взять, как люди, - никак не успокаивался отец, - чтоб с добром

какую-нибудь!

Слушая отцовы жалобы и упреки, Евхим понимал, что старик уступил ему,

сдался, что сила и право теперь на его, Евхимовой, стороне. Нарекания

старика лишь больше выдавали его слабость. Понимая это, Евхим тоном

приказа прервал отца:

– Хватит уж! Лучше подумайте - кого сватами взять?

– Ага, правда!
– несмело, но охотно поддержала Евхима мать.

– Сватов - этого добра - найдется!..

– А все же лишь бы кого взять - негоже!

– Возьмем не лишь бы кого!.. Сватами будут Прокоп и Авдотья, - сказал

отец, как говорят о деле уже решенном, и Евхим отметил про себя: старик

заранее обо всем подумал.

– А когда сватать?
– спросил Евхим все тем же требовательным тоном.

– Не терпится больно? Перехватят, может?

– Перехватить не перехватят. Откладывать - не расчет!

– А, все равно! Хоть в эту субботу!

Старик надел шапку, потоптался в углу возле лавки в поисках чего-то, -

не нашел, зашагал к выходу. У двери задержался.

– Может, так и надо. Теперь все - не по-людски!..

Выходя, он сильно стукнул дверью.

2

Ганна увидела Глушаков с огорода, где убирала свеклу, - как

выпрямилась, держа бурак в руке, так и осталась стоять, не сводя

удивленных глаз со двора. С первого взгляда догадалась, поняла, зачем

пришли нежданные гости.

Да и как было не понять: Глушаки шли вдвоем, отец и сын, - Евхим,

наряженный в праздничную поддевку, блестел прилизанным чубом, старик

держался так важно, что издалека было видно - человек идет не по пустому

делу. И с ними хмурый бородатый молчун Прокоп и вертлявая Сорока Авдотья -

сваты не иначе!