Люди на болоте. Дыхание грозы

мать утром просила старика набить новые обручи на бочку.

– Орешник! Нашел время...
– пробурчал старик.

– Время не время, да, ненароком, срубят!.. Хорошие очень!..

Старик промолчал, и Евхим понял: хитрость удалась! Можно пойти!

– Бери вожжи, - сказал он Степану все с тем же видом покорного

послушания, будто передавал отцов приказ.
– Не отвыкай от науки мужицкой,

– на всякий случай напомнил он брату постоянный совет отца.

Старик не отозвался на хитрость сына.

– Чтоб не шлялся там очень! Вернешься, огляди тут всё, - может, колосья

где остались, подбери!

– Ладно...

Евхим подождал, пока отец приказал ехать, - упершись сзади, нажал на

снопы, а когда воз, крякнув, качнулся и тронулся, еще несколько шагов

прошел вслед, помогая плечом.

Отстав, Евхим бросил на отца вороватый взгляд и, еле сдерживая

нетерпение, быстро пошел к лесу. Шел он не прямо туда, где скрылась Ганна,

а ближе к своей полосе, остерегаясь слишком любопытных глаз: думал

подобраться к Ганне незаметно, лесом.

Чем ближе подходил к лесу, тем сильнее становились горячее волнение,

беспокойство и нетерпение, подгонявшие его - скорее, скорее! У него едва

хватило выдержки, чтоб не побежать. Скорее, пока не ушла далеко, не

скрылась в зарослях: зайдет, заберется в гущу - век не найдешь!.. Как

только добрался до леса, порывисто нырнул в желанную тень: наконец-то

можно побежать, не бояться недобрых глаз.

Хотел сразу броситься в заросли - и вдруг отшатнулся, будто наткнулся

на дерево: навстречу - так не вовремя - выскочила Хадоська.

– Евхимко!
– бросилась Хадоська к нему. Это было так неожиданно и

некстати, что Евхим растерялся.

– А-а!.. Ты... ты чего тут?

– Так, зашла вот! Захотелось, сама не знаю почему! Вот и зашла! Как

сердце чуяло!..
– Она говорила радостно, но Евхиму слышалась в ее голосе

какая-то затаенная печаль. И правда, она сразу пожаловалась: - Я уже

скучать начала!

Гублл Хадоськи виновато скривились. С этой печальной, странно застывшей

улыбкой она ступила к Евхиму, хотела, видно, прильнуть к нему, но Евхим

отшатнулся, повел глазами в стороны.

– Т-ты чего? Людей не стыдно?

– А чего мне люди!..
– ответила она вдруг с отчаянием и какой-то

решимостью, насторожившей его.

– Если тебе все равно, то мне - не все равно!..

Евхим заметил, что лицо ее стало бледным, нездоровым, глаза запали,

щеки обвисли, - будто не девушка, яблоко наливное, а чахлая падалица. И

вся она - как он до сих пор не видел?
– была какая-то сморщенная, словно

безнадежно больная, без кровинки в лице - непривлекательная, неприятная,

даже противная.

Зачем он связался с нею, позволил ходить с ним, липнуть?

Ну, что было тогда в соломе, то было, горевать нечего. Но зачем он

потом возился с ней, платил за редкие минуты наслаждения таким большим

терпением, выслушивал ее бесконечные страхи, упреки, напоминания,

утешал... Вместо того чтобы °сразу отрезать! Видел же, как липнет!.. Так

нет же, потом надо было еще в амбар привести ночью! Хорошо, что не видел

никто!.. Дурень, дурень!..

– Не ходи за мной!
– сказал Евхим строго.
– Хватит!

– А разве я хожу?

– И так бабы языки чешут!..

– И никто не чешет!.. Выдумываешь ты!.. Кажется тебе!

Никто ничего не говорит!

– Не ходи!

Давно бы, кажется, пора понять, что не пара ему, что кончено все, - так

нет же, бегает, как собака! И глядит, как собака!

– Забудь!

Он хотел идти дальше, но она схватила его за руку, испуганно крикнула:

– Евхимко-о!

– Отойди, сказал!

Евхим хотел отвести руку, она не пустила. Схватила другой за пиджак.

– Евхимко, я... я...
– Хадоська захлебывалась от слез.

– Пусти!

– Евхимко! Я... Я - тяжелая!

Как ни решительно был настроен Евхим, он вдруг обмяк.

– Что?

Евхим посмотрел на нее, понял: говорит правду. Глаза, покрасневшие от

слез, искривленный болью рот, мокрые, дрожащие, как студень, щеки - все

говорило о большой беде.

Она вся корчилась, дрожала от горя, от муки. Вот, значит, почему у нее

такой больной вид!

Добегался, доигрался! Докрутился так, что дальше некуда! Как и

выкрутиться - неизвестно! Хорошо, что никто не видел, как в амбар ходили!

Увидят, все увидят!.. Не отстал вовремя, дурень!

Как же теперь быть? Что делать?

– Нагуляла, значит?.. Теперь виноватых ищешь?

– Евхимко!
– застонала Хадоська.
– Побойся бога!

Разве ж я еще с кем, кроме тебя? ..

– А кто знает! Только - от меня не могло!

– Евхимко!

Но Евхим уже не хотел слушать. Пройдя несколько шагов, он, однако,

вскоре остановился, вернулся, - она лежала, уткнув голову в траву,

захлебываясь от отчаяния, - проговорил мягче:

– Вот что! Возьмись за ум, если не хочешь, чтоб люди смеялись!
– Он

подождал, пока Хадоська утихнет, но понял, что не дождется, оглянулся,

сказал нетерпеливо: - В Глинищах есть знахарка...

Хадоська, похоже, и слушать не хотела его совета. Вот и желай ей добра,

попробуй помочь этой плаксе! Все же со злостью договорил:

– Она это моментом!.. Выкинет!.. Слышишь? .

Хадоська в ответ только простонала. Евхим постоял немного, потом,

как-бы увидев, что возиться с ней дальше бесполезно, пошел своей дорогой.

"Вот черт, - думал он, продираясь сквозь кустарник.
– Надо ж, чтоб так

стряслось! Было бы что особенное, любовь там какая или что. Хоть бы сох,

как по этой, по Ганне! Так нет же - баловство одно... А теперь вот думай!