Люди с платформы №5
Шрифт:
Наконец Эмми завершила разговор и повернулась к попутчикам.
— Что ж, это все объясняет, — произнесла она, отчего предчувствие беды стало совсем уж невыносимым.
Примерно такую атмосферу нагнетали судьи в телевизионном конкурсе «Танцы со звездами», который Пирс смотрел исключительно по настоянию Кандиды. Ну и еще потому, что некоторые танцовщицы были очень горячими.
— Что случилось? — хором спросили все.
— Почти три недели назад Айона уволилась из журнала, — сообщила Эмми.
— Но она же очень любила свою работу, — возразил Пирс. — Бессмыслица какая-то получается.
— По словам Физз, главный редактор
— Чую, разговор Айоны с ее боссом добром не закончился, — заметил Пирс.
— Вы угадали. Айона сперва обозвала его сучарой, но затем сказала примерно следующее: «Нет, пожалуй, я беру это слово назад. Ни к чему обижать бедных собак. Многие суки намного умнее и обаятельнее вас, даже не идут ни в какое сравнение. А вы просто хрен моржовый!» После этого Айона заявила, что ноги ее больше здесь не будет, и уволилась. Следом ушла и Физз, поскольку она согласилась работать в журнале только из любви и уважения к Айоне.
В вагоне обычно бывало тихо. Исключение составляли пассажиры за столиком Айоны. Но сейчас повсюду воцарилась полная тишина. Никто не шелестел газетами, не кашлял. Из наушников не доносилось дребезжание музыки. Казалось, весь вагон слушал историю Айоны.
— Ну и дела, — пробормотал Санджей. — Но у Физз наверняка есть ее номер телефона.
— Айоне пришлось сдать мобильник, поскольку это был служебный телефон, — сказала Эмми. — Физз пыталась узнать ее домашний номер через отдел кадров, но там сослались на защиту персональных данных.
— Черт бы побрал эти дурацкие правила! — воскликнул Пирс.
— Напрасно вы так. Правила были введены по вполне очевидным причинам, — заметил ему Дэвид.
— И что нам теперь делать? — спросила Марта.
— Начать с того, о чем нам точно известно, — ответил Дэвид. Все удивленно повернулись в его сторону. — А нам точно известно, — продолжал он, становясь все более уверенным и преображаясь даже внешне, — что Айона живет где-то неподалеку от станции Хэмптон-Корт. И потому предлагаю всем встретиться в субботу, часов в десять утра, и начать поиски. Место встречи — кафе близ станции. Я составлю список всех окрестных магазинов, кафе и ресторанов, где она может часто бывать. Мы начнем их последовательно обходить и таким образом получим дополнительные сведения.
— Вы отлично придумали, Пол, — одобрил Пирс.
— Дэвид, — вежливо поправил его собеседник.
«Ну почему я постоянно забываю его имя? — мысленно отругал себя Пирс. — Неужели так трудно запомнить: Дэвид». Однако имя упорно ускользало из его памяти, словно та была намазана растительным маслом.
Желая загладить перед Дэвидом свою оплошность, он предложил:
— Я могу найти в Интернете фотографии Айоны и распечатать. Хотя большинство их наверняка будут из прошлого века. И тем не менее мы сможем показывать людям снимки, как это делают в выпусках «Глухого дела»[13].
— Надо заглянуть на сайт Королевской шекспировской труппы, — предложила Эмми. — Возможно, у них есть архивное фото.
Пирс оглядел попутчиков. Их колесо лишилось оси, но спицы
не выпали, а продолжали крутиться, и отнюдь не на холостом ходу. Ему стало радостно От мысли, что он является одной из этих спиц.АЙОНА
Если в лесу падает дерево и рядом никого нет, производит ли оно звук при падении? Если у человека нет работы и источника доходов, представляет ли такой человек хоть какую-то ценность?
Айона ясно ощущала свою никчемность. Неужели на этом все? Неужели наступил конец ее творческой жизни? Чем она заполнит еще тридцать лет жизни биологической? Наденет клетчатую пижаму, будет валяться на диване и смотреть бесконечные сериалы? Начнет подглядывать за соседями и попивать херес из чайной чашки?
Было время, когда от перспективы трехнедельного отпуска у нее бы просто слюнки потекли. Можно вдоволь поваляться в постели, почитать романы, куда-нибудь съездить и побаловать себя. Но когда трехнедельный отпуск без конца продлевается, это уже совсем иная перспектива. Жизнь становится пресной и блеклой. Нескончаемо тягучей. Бессмысленной.
Айона пыталась установить себе некоторое подобие распорядка дня: завтрак в восемь утра, в половине девятого — выгуливай не Лулу, в десять — Джейн Фонда, в четыре — чай с Би, а потом — телевикторина с неподражаемым Ричардом Османом и так далее. Но подобное однообразие уже отвратительно действовало на нее. Как она будет себя чувствовать через три месяца? Три года? Три десятилетия?
Айона тосковала по вагонным друзьям, успевшим стать важной частью ее жизни. Она даже подумывала, не начать ли ей снова ездить по утрам на поезде, чтобы хоть немного пробудить былое чувство связанности с другими. Нелепая, конечно, мысль. Ну зачем каждый день кататься в город, когда у тебя больше нет работы?
Интересно, а как бы она ощущала свою «безработность», будь у них с Би дети? Эта мысль не раз приходила Айоне в голову. Было бы ей легче расстаться с собственными амбициями и переключить всю страсть и энергию на помощь молодому поколению? Возможно. Но тут ей вспоминался Дэвид. Стоило дочери уйти в самостоятельную жизнь, как его семейное гнездо опустело и он перестал понимать, зачем вообще живет. Скорее всего, наличие детей сначала отодвигало, а затем еще сильнее подчеркивало ощущение пустоты и никчемности.
Джейн Фонда продолжала давать свои рекомендации по здоровому образу жизни, хотя Айона давно уже не смотрела ее программ. «Почувствуй огонь!» — кричала с экрана Джейн, но Айона чувствовала только отупение.
В ее жизни однажды уже был такой период. И теперь воспоминания об октябрьском вечере 1991 года, которые она десятками лет держала на задворках сознания, стали прорываться. Айона чистила зубы, когда откуда ни возьмись вдруг появилось ощущение выпавшего коренного зуба, катающегося во рту, и железистый привкус крови. Она вскапывала клумбу и вдруг застыла на месте от боли в боку. Эта боль появилась не сейчас, а тоже явилась оттуда же, вместе с воспоминаниями о сломанных ребрах, по которым били стальным носком сапога. Но самое отвратительное начиналось по ночам, когда во сне она наблюдала всю сцену целиком… Айона видела себя лежащей лицом вниз, рядом с желобом ливнестока. Это было на Олд-Комптон-стрит в квартале Сохо. Рядом валялись окурки сигарет и обертка от батончика «Баунти». В лужице пролившегося моторного масла радужно блестела полоса тусклого света от ближайшего фонаря.