Люди сороковых годов

– И ладаном когда с семейством курим, не запираюсь в том: где же нам молиться-то, - у нас церкви нет.

– Это что еще?
– воскликнул вдруг Миротворский, взглянув вверх.
– Ты, любезный, починивал моленную-то; у тебя три новые тесины в потолке введены!

– Ничего нет, никаких тесин новых!
– отвечал Кононов немного сконфуженным голосом и слегка побледнев.

– Как нет? Вы видите?
– спросил Миротворский Вихрова.

– Вижу, - отвечал тот, решительно не понимая, в чем тут дело и для чего об этом говорят. В потолке, в самом деле, были три совершенно новых тесины.

– Как же ты говоришь, что не новые?
– сказал Миротворский Кононову.

– Не новые, - повторил тот еще раз.

– Нет, это новые!
– сказал ему и Вихров.

Кононов ничего не отвечал и только потупился.

– Мы моленную, значит, должны запечатать, - сказал Миротворский. Дозволено только такие моленные иметь, которые с двадцать четвертого года не были починяемы, а как которую поправят, сейчас же ее опечатывают.

Вихров проклял себя за подтверждение слов Миротворского о том, что тесины новые.

– Ну-с, теперь станемте опрашивать захваченных, - продолжал Миротворский и велел подать стол, стульев, чернильницу, перо и привести сторожимых солдатами женщин.

– Хорошо ли это делать в моленной?
– заметил ему Вихров.

– По закону следует на месте осмотра и опрашивать, - отвечал Миротворский.

Все это было принесено. Следователи сели. Ввели двух баб: одна оказалась жена хозяина, старуха, - зачем ее держали и захватили неизвестно!

Миротворский велел сейчас же ее отпустить и за что-то вместо себя выругал солдата.

– Дурак этакий, держишь, точно не видишь, кого?

Другая оказалась молодая, краснощекая девушка, которая все время, как стояла в сенях, молила солдата:

– Отпусти, голубчик, пожалуйста!

– Не смею, дура; зачем ты сюда приходила?!

– Да я так, на поседки сюда пришла, да легла на печку и заснула.

Миротворский начал плутовато допрашивать ее.

– Ты православная?

– Православная.

– А в церковь редко ходишь?

– Где в церковь-то ходить, - далеко.

– Ну, а сюда, что ли, в моленную ходишь?

– Ино и сюда хожу!
– проболталась девушка.

Миротворский все это записывал. Вихрова, наконец, взорвало это. Он хотя твердо и не знал, но чувствовал, что скорее он бы должен был налегать и выискивать все средства к обвинению подследственных лиц, а не депутат ихний, на обязанности которого, напротив, лежало обстаивать их.

– Позвольте, я сам буду допрашивать и писать, - сказал он, почти насильно вырывая у Миротворского перо и садясь писать: во-первых, в осмотре он написал, что подлобники хотя и были раскиданы, но домовладелец объяснил, что они у него всегда так лежат, потому что на них молятся его домашние, что ладаном хотя и пахнуло, но дыма, который бы свидетельствовал о недавнем курении, не было, - в потолке две тесины, по показанию хозяина, были не новые.

Пока он занимался этим, Миротворский будто бы случайно вышел в сени. Вслед же за ним также вышел и Иван Кононов, и вскоре потом они оба опять вернулись в моленную.

Вихров, решившийся во что бы то ни стало заставить Миротворского подписать составленное им постановление, стал ему читать довольно строгим голосом.

– Что ж, хорошо, хорошо!
– соглашался сверх ожидания тот.
– Но только, изволите видеть, зачем же все это объяснять? Или написать, как я говорил, или уж лучше совсем не писать, а по этому неясному постановлению его хуже затаскают.

– Хуже, ваше высокородие; по этому постановлению совсем затаскают, произнес жалобным голосом и Иван Кононов.

– Как же делать?
– спросил Вихров.

– Да так, ничего не писать!
– повторил Миротворский.
– Напишем, что никого и ничего подозрительного не нашли.

– Сделайте милость, ваше высокородие, - произнес Иван Кононов и повалился Вихрову в ноги.

Старуха, жена Кононова, тоже повалилась ему в ноги.

– Ваше высокородие, простите и меня!
– завопила и молоденькая девушка, тоже кланяясь ему в ноги.

Вихров страшно этим сконфузился.

– Да бог с вами, я готов хоть всех вас простить!
– говорил он.

– Притеснять их много нечего; старика тоже немало маяли, - поддержал также и Миротворский.

– Три года наезды все; четвертый раз под суд отдают, - жаловался с слезами на глазах Иван Кононов Вихрову, видно заметив, что тот был добрый человек.

– Но почему же так? Что же ты делаешь такое?
– спрашивал Вихров.

– Управляющего он маленько порассердил, ну тот теперь и поналегает на него, - объяснил Миротворский.

– Не один уж управляющий поналегает, а все, кажись, чиновники, присовокупил сам Иван Кононов.

– Хочешь, я скажу об этом губернатору?
– спросил его Павел.

– Ах, боже мой! Как это возможно!
– воскликнул Кононов.
– Сделайте милость, слезно вас прошу о том, не говорите!

– Как можно говорить это губернатору!
– подхватил и Миротворский.

– Отчего же?
– спросил Вихров.

– Оттого, что начальство мое государственное съест меня после того, объяснил Кононов.

– Съедят!
– подтвердил и Миротворский.
– Управляющий и без того желает, чтобы нельзя ли как-нибудь его без суда, а административно распорядиться и сослать на Кавказ.

Вихров пожал плечами.

– Так ты, значит, ничего больше не желаешь, - доволен, если мы напишем, что ничего у тебя не нашли?
– спросил он Кононова.

– Доволен, - отвечал тот.

– Теперь, я думаю, надобно совращенную допросить, - сказал Вихров, все более и более входя в роль следователя.

– Непременно-с, - подхватил Миротворский.
– Позовите ее, - сказал он солдату.

Тот привел совращенную. Оказалось, что это была старая и неопрятная крестьянская девка.

– Ты православная?
– спросил ее Вихров.

– Православная, - больше промычала она.

– А в церковь ходишь?

– Хожу, - промычала опять девка.

– Но ведь последнее время перестала?

– Перестала, - мычала девка.

– В раскол, что ли, поступила?

Девка несколько время тупилась и молчала.

– Нету, - проговорила, наконец, она.

– Но к нам в церковь больше не ходишь?
– спросил ее Миротворский.