Люди сороковых годов

Письмо это передаст вам девушка, у которой золотая душа и брильянтовое сердце.

Остаюсь вся ваша Прыхина."

– Зачем это вся ваша, - сказал Вихров, дочитав письмо, - я и частью ее не хочу воспользоваться!

– Это уж она так расписалась от сильной дружбы к вам, - отвечала Юлия, все время чтения письма внимательно смотревшая на Вихрова.

– Что ж она, рассорилась, что ли, с Фатеевой?..
– спросил он с небольшой краской в лице и держа глаза несколько потупленными.

– Нет, но Катишь возмутилась против ее поступков. Вы знаете, она ведь этакая поэтическая девушка.

– А что же Фатеева, все доктора любит?
– продолжал расспрашивать Вихров, держа по-прежнему глаза опущенными в землю.

– Нет, тот женился уж!.. Теперь, говорят, другой или третий даже; впрочем, я не знаю этого подробно, - прибавила Юлия, как бы спохватившись, что девушке не совсем идет говорить о подобных вещах.

– А что, скажите, Кергель и Живин?
– спросил Вихров.

– Кергель продолжает писать стихи, а Живин, как вы уехали, заперся дома, никуда не показывается и все, говорят, скучает об вас.

– Какой отличный человек!

– Отличный; знаете, как у Жорж Занд этот Жак [97] - простой, честный, умный, добрый; я, не знаю почему, всегда его себе Жаком воображаю.

– Удобный муж, значит, из него будет.

– Вероятно; но я, впрочем, никогда бы не желала иметь удобного только мужа.

– А какого же бы вы желали? Какого-нибудь лучше изменщика, что ли?

– Да, уж лучше изменщика, - отвечала Юлия, устремляя при этом такой нежный и такой масленый взгляд на Вихрова, что он даже потупился.

Дальнейший разговор их, впрочем, был прерван приездом прокурора. Он дружески, но не с особенной нежностью, поздоровался с сестрою и, пожав руку Вихрову, сел около нее.

– Это хорошо, что ты к нам приехала, - сказал ей он, потом обратился к Вихрову: - Вы старые знакомые с ней?

– Да, - отвечал тот.

– Я даже все тайны monsieur Вихрова знаю!
– подхватила Юлия.

– Все тайны мои знает, - подхватил и Вихров.

– Зато здесь у него нет ни одной, за это тебе ручаюсь, - проговорил прокурор.

– Это очень приятно слышать!
– сказала Юлия, опять устремляя на Вихрова почти нежный взор.

– А я сейчас от губернатора, - начал Иларион Ардальоныч, обращаясь снова к Вихрову.
– Он поручил мне передать вам, как это назвать... приказание его, предложение, просьбу. Здесь затевается благородный спектакль, и брат Виссарион почему-то сказал ему, что вы - актер отличный, и губернатор просит вас непременно принять участие в составе его спектакля, и так как это дело спешное, то не медля же ехать к madame Пиколовой, которая всем этим делом орудует.

– О, бог с ней, к этой госпоже ехать!

– А кто такая эта Пиколова?
– спросила Юлия.

– Она здесь еще известна под именем дамы сердца губернаторского, объяснил ей брат.

– А!
– произнесла Юлия.

– Нет, вы поезжайте, - обратился прокурор к Вихрову, - потому что, во-первых, из этих пустяков вам придется ссориться с этим господином, а, во-вторых, вы и сами любите театр, я вижу это сейчас по лицу вашему, которое приняло какое-то особенное выражение.

– Но мне некогда, у меня другого дела много, - говорил Вихров не таким уж решительным голосом: актерская жилка в нем в самом деле заговорила; при одном слове "театр" у него как будто бы что-то ударило в голову и екнуло в сердце.

– Тебя тоже просили, - прибавил прокурор сестре.

– Я готова, если только monsieur Вихров будет участвовать, - отвечала она, - а то, пожалуй, будут все незнакомые мужчины!
– поспешила она прибавить.

– Да, я буду, пожалуй, - проговорил Вихров: у него уже все лицо горело.

– Но только сейчас же и поезжайте к madame Пиколовой, чтобы условиться с ней об пьесах.

– Хорошо, - проговорил Вихров и пошел.

– Обедать только возвращайтесь к нам, - сказала ему вслед Юлия.

– Приеду, - отвечал ей Вихров уже более механически и, придя к себе в комнату, с заметным волнением сел и дописал к Мари:

"У меня появилось еще новое занятие: здесь затевается театр, и я буду участвовать в нем; ну, не живучий ли я и не резвый ли котенок после того: всякий вздор меня увлекает!"

Покуда он потом сел на извозчика и ехал к m-me Пиколовой, мысль об театре все больше и больше в нем росла. "Играть будут, вероятно, в настоящем театре, - думал он, - и, следовательно, можно будет сыграть большую пьесу. Предложу им "Гамлета"!" - Возраст Ромео для него уже прошел, настала более рефлексивная пора - пора Гамлетов.

M-me Пиколову, очень миленькую и грациозную даму, в щегольском домашнем костюме, он застал сидящею около стола, на котором разложены были разные пьесы, и она решительно, кажется, недоумевала, что с ними ей делать: она была весьма недальнего ума.

– Здравствуйте, monsieur Вихров, - сказала она, - научите, пожалуйста, что нам взять играть; вы, говорят, сами пишете!

Вихров, решившийся не откладывать объяснения, начал прямо.

– Все это, что лежит перед вами, совершенная глупость!
– сказал он.

– Глупость?
– спросила Пиколова, немного с удивлением уставляя на него свои глаза: она никак не полагала, чтобы что-нибудь печатное могло быть глупостью.

– Мы сыграем очень умную и великолепную вещь - "Гамлета"!
– проговорил Вихров.

– "Гамлета"? Ах, позвольте, я видела что-то такое в Москве, проговорила Пиколова, прищурив немного свои хорошенькие глазки.

– Да, вероятно!

– Тут, кажется, представляется весь двор.

– Да, двор с разными негодяями, между которыми страдает честный Гамлет.

– Кого же я тут буду играть?
– спросила Пиколова.

– Вы будете, если пожелаете, играть Офелию.

– А какой костюм ей надо?

– Костюм в первых актах у ней - обыкновенное шелковое платье фрейлины со шлейфом.

– Со шлейфом же, однако!.. И все один костюм?..

– Нет, в последнем акте она является сумасшедшей: в венчальном, сколько я помню, вуале, с белыми цветами на голове и с распущенными волосами.

– Это, должно быть, очень недурно...
– И m-me Пиколова, вообразив самое себя в этом костюме, нашла, что она будет очень хороша, а главное, она никогда не бывала в таком костюме.
– Платье должно быть белое?