Люди сороковых годов

– Хорошо исправление нравов!..
– проговорил Вихров, улыбаясь.

– Ну, уж это что ж! Какое исправление, - подтвердил и прокурор.

– Это не улучшение, а ухудшение, напротив; он иезуитизм хочет ввести во всех, - подхватила Юлия.

Инженер немного сконфузился; он сам понял, что немного проговорился, но в глубине души своей, в самом деле, думал так.

– Ваша повесть, - продолжал он, уже прямо обращаясь к Вихрову, - вместо исправления нравов может только больше их развратить; я удивляюсь смелости моей сестрицы, которая прослушала все, что вы читали, а дайте это еще какой-нибудь пансионерке прочесть, - ей бог знает что придет после того в голову.

Юлия в этом случае никак не могла уже, разумеется, заступиться за Вихрова; она только молчала и с досадою про себя думала: "Вот человек! Сам бог знает какие вещи говорит при мне, совершенно уж не стесняясь, - это ничего, а я прослушала повесть - это неприлично".

– Что же ей может прийти в голову?
– возразил Вихров.
– Я все пороки описываю далеко не в привлекательном виде.

– Но достаточно, что вы говорите об них, называете их.

– Если не называть пороков и не говорить об них, так и писать решительно будет нечего.

– Ах, мало ли, боже мой! Написан же "Монте-Кристо" без пороков! договорился наконец инженер до своего любимого романа, в котором ему по преимуществу нравилось богатство Монте-Кристо, который мог жить, кутить и покупать всевозможные вещи: все это ужасно раздражительно действовало на воображение инженера.

– У вас, я вижу, один вкус с mademoiselle Прыхиной, - проговорил не без досады Вихров.

– Именно с Прыхиной, - подтвердила и Юлия насмешливо.

– Черт знает, кто такая там Прыхина, а я говорю, что я сам думаю и чувствую, - произнес инженер.

Вихров, видя, что конца не будет этим спорам и замечаниям, свернул свою тетрадку и раскланялся со всеми, и как Виссарион ни упрашивал его остаться ужинать, и как Юлия ни кидала на него пламенные взгляды, он ушел. Душевное состояние его было скверное, и не то, чтобы его очень смутили все эти отзывы: перебрав в голове слышанные им мнения об его произведении, он очень хорошо видел, что все люди, получившие университетское образование, отзывались совершенно в его пользу, - стало быть, тут, очевидно, происходила борьба между университетским мировоззрением и мировоззрением остального общества. Главным образом его возмутило то, что самому-то ему показалось его произведение далеко не в таком привлекательном свете, каким оно казалось ему, когда он писал его и читал на первых порах. "Да, все это - дребедень порядочная!" - думал он с грустью про себя и вовсе не подозревая, что не произведение его было очень слабо, а что в нем-то самом совершился художественный рост и он перерос прежнего самого себя; но, как бы то ни было, литература была окончательно отложена в сторону, и Вихров был от души даже рад, когда к нему пришла бумага от губернатора, в которой тот писал:

"До сведения моего дошло, что в деревне Вытегре крестьянин Парфен Ермолаев убил жену, и преступление это местною полициею совершенно закрыто, а потому предписываю вашему высокоблагородию немедленно отправиться в деревню Вытегру и произвести строжайшее о том исследование. Дело сие передано уже на рассмотрение уездного суда".

Вихрову в этом поручении, сверх того, было приятно и то, что он тут будет иметь дело с убийцею и станет открывать пролитую кровь человеческую. Он в тот же вечер пошел к Захаревским, которых застал всех в сборе, и рассказал им о своем отъезде. Известие это, видимо, очень испугало и огорчило Юлию.

– Но долго ли же вы пробудете на этом деле?

– спросила она.

– Не знаю, пожалуй, и месяц провозишься!
– отвечал Вихров.

– Как месяц!..
– почти воскликнула Юлия.
– Неужели же вы не можете поспешить и раньше вернуться?

– Вряд ли!..
– отвечал ей Вихров довольно равнодушно.

Юлия после этого стала как опущенная в воду; прокурор тоже выглядел как-то еще солиднее; даже беспечный инженер был явно мрачен и все кусал себе ногти. Разговор тянулся вяло.

– Вы мне, значит, и не дочитаете вашей повести, - говорила Юлия.

– Нет, не дочитаю, - отвечал Вихров.

– Дайте же мне ее, по крайней мере, я сама ее дочту.

– Возьмите хоть совсем; я подарить вам ее могу.

– Ну, совсем подарите, - сказала с улыбкой Юлия.

– Хорошо, - отвечал Вихров и, позвав человека, велел ему сходить вниз и принести лежащую на столе книжку.

Тот принес.

– Надпишите же на ней что-нибудь, - сказала Юлия.

– Вихров взял и надписал: "Единственной благосклонной слушательнице от автора".

Оба брата Захаревские смотрели на всю эту сцену молча и нахмурившись.

Вихров вскоре распрощался с ними, чтобы завтра рано утром выехать.

По уходе его между Захаревскими несколько времени продолжалось молчание.

– Что же мне отвечать отцу: приедешь ты или нет?
– заговорил первый Виссарион, обращаясь к сестре.

Ту как бы немного при этом подернуло.

– Я сама напишу отцу. Он должен знать и понимать, зачем я здесь живу, отвечала она.
– Я надеюсь, что ты не потяготишься мною, - прибавила она уже с улыбкой брату.

– Что же мне тяготиться!
– пробурчал тот.
– Не про меня говорят, а про то, что когда же и чем это кончится?

– Может быть, никогда и ничем не кончится, - отвечала Юлия опять с маленькою судоргою в лице.

– Так для чего же вся эта и комедия?
– возразил инженер.

– А если мне и в комедии этой хорошо, так чего ж тебе жаль?
– сказала Юлия.

– Я с его стороны решительно ничего не вижу, кроме простой вежливости, - проговорил прокурор.

– И я тоже!
– подхватил инженер.

– И я тоже!
– сказала и Юлия грустно-насмешливым голосом.

– Так к чему же все это поведет?
– спросил инженер.

– А я почему знаю!
– отвечала Юлия, и глаза ее наполнились уже слезами.

Оба брата только переглянулись при этом и прекратили об этом разговор.

VI УБИТАЯ КРЕСТЬЯНСКАЯ ЖЕНКА

Говоря по правде, герой мой решительно не знал, как приняться за порученное ему дело, и, приехав в маленький город, в уезде которого совершилось преступление, придумал только послать за секретарем уездного суда, чтобы взять от него самое дело, произведенное земскою полициею.

На это приглашение Вихрова к нему явился господин высокий, худой и плешивый.

– У вас есть дело об убийстве крестьянином Ермолаевым жены своей? спросил его прямо Вихров.

– У нас это дело называется о скоропостижно умершей жене крестьянина Ермолаева.

– Тут нечисто что-то!
– сказал Вихров.

Секретарь только развел на это руками и вздохнул.

– Не по одному этому делу полиция наша так распоряжается; пишешь-пишешь на нее в губернское правление, - хоть брось!