Люди сороковых годов

– Как не говорили, вот ваше показание!
– И Вихров прочел им показания их.

– Мы точно что, судырь, - продолжал тот же мужик, покраснев немного, баяли так, что мы не знаем. Господин, теперича, исправник и становой спрашивают: "Не видали ли вы, чтобы Парфенка этот бил жену?" - "Мы, говорим, не видывали; где же нам видеть-то? Дело это семейное, разве кто станет жену бить на улице? Дома на это есть место: дома бьют!"

– Нет, вы не то показали: вы показали, что они согласно и в мире всегда жили.

– Нет-с, как это мы можем показать!
– возразил все тот же мужик, более и более краснея.

– Ведь мы, судырь, неграмотные; разве мы знаем, что вы тут напишете: пишите, что хотите, - мы народ темный.

– Но тот грамотный, который за вас прикладывал руку, тот не темный; пусть бы он прочел вам!
– возразил Вихров.
– Кто тут рукоприкладствовал за всех, - какой-то Григорий Федосеев?

– Я-с это, - отвечал один из понятых, ужасно корявый и невзрачный мужик.

– Когда ж мы говорили так?
– спрашивали его прочие мужики.

– Как же вы говорили? Известно, так говорили, - отвечал тот, заметно уже обозлившись.

– Никогда мы так не говаривали; ты теперь и отвечай за то!
– продолжал прежний, более умный мужик.

– Известно, не говорили, - подтвердили и другие мужики.

Корявый мужичонка совсем обозлился.

– Как не говорили, черти этакие, дьяволы, - вино-то с них пили, а тут и не говорили!

– Никакого вина не было, что ты врешь, дурак этакой, - унимал его прежний умный мужик.

– Какое это вино?
– спросил Вихров.

– А вино, судырь, которое Федор Романыч купил, - ишь, больно ловки, отвечай теперь я за них один!

– Какой Федор Романыч?
– спросил Вихров.

– А мужичок, которому Парфенка в рекруты продался.

– Что ты тут Федора-то Романова плетешь, пошто он тебе, дурак этакой и свинья!
– отозвался вдруг на это высокий мужик.

– Сам свинья, что ты лаешься-то? Ты всем делом этим и орудовал.

– Ну, слава тебе господи, и я уж орудовал!
– сказал как бы со смехом высокий мужик.

В это время вошли все в село и прошли прямо на церковный погост. Один из мужиков показал могилу убитой. На ней стоял совершенно новый крест. Вихров послал к священнику просить позволения разрыть эту могилу. Тот благословил. Стали вынимать крест. Мужики заметно принялись за это дело с неудовольствием, а высокий мужик и не подходил даже к могиле. Вихров - тоже сначала принявшийся смотреть, как могила все более и более углублялась - при первом ударе заступа у одного из мужиков во что-то твердое, по невольному чувству отвращения, отвернулся и более уж не смотрел, а слышал только, как корявый мужик, усерднее всех работавший и спустившийся в самую даже могилу, кричал оттуда:

– Давайте веревки-то поскорей, а то расчихаешься тут!

Потом Вихров через несколько минут осмелился взглянуть в сторону могилы и увидел, что гроб уж был вынут, и мужики несли его. Он пошел за ними. Маленький доктор, все время стоявший с сложенными по-наполеоновски руками на окраине могилы и любовавшийся окрестными видами, тоже последовал за ними.

Мужики, неся гроб, по свойству русских людей - позубоскалить при каждом деле, как бы оно неприятно ни было, и тут не утерпели и пошутили.

– Григорий Федосеич, завывай; ты мастер выть-то!

– сказал молодой парень, обращаясь к корявому мужику.

– Сами вы, черти, мастера!
– выругался тот.

– Как же ты, братец, ругаешься; гроб несешь и ругаешься, а еще грамотный!
– укорял его молодой парень.

– Он ведь только на блины, да на кутью выть-то любит, а без этого не станет!
– объяснил про Григорья Федосеева другой мужик.

– Ты-то пуще станешь!
– отругивался и от него Григорий Федосеич.

Прочие мужики ухмылялись и усмехались, и один только высокий мужик шел все молча, не улыбнувшись и, видимо, стараясь даже отставать от идущих.

В доме Парфена Ермолаева, должно быть, сильно перепугались, когда увидали, что гроб несут назад, а особенно - девушка-работница...

– Матушка, гроб-то Анны назад несут!
– воскликнула она, первая увидев это и обращаясь к старой хозяйке.

– Ну, вот, матери!.. Господи помилуй!
– произнесла та.

– Анну выкопали и назад принесли!
– сказал и старик, войдя в избу.

– Куда же, баунька, поставить-то ее, поставить-то ее куда?
– спрашивала работница.

– Не ведаю уж!
– отвечала ей старуха.

Парфен в это время сидел на улице, на бревнах, под присмотром сотского. Когда он увидал подходящих с гробом людей, то, заметно побледнев, сейчас же встал на ноги, снял шапку и перекрестился.

Доктор вошел первый в дом Парфена, осмотрел его весь и велел в нем очистить небольшую светелку, как более светлую комнату.

Там разложили на козлах несколько досок и поставили гроб. Открыть его Вихров сначала думал было велеть убийце, но потом сообразил, что это может выйти пытка, - таким образом гроб открыть опять выискался тот же корявый мужик.

– Они на меня, ваше высокородие, все теперь сваливают, - говорил он, заметив, что он один с Вихровым в светелке, - а вот, матерь божия, за все мое рукоприкладство мне только четвертак и дано было.

– А кто такой этот высокий мужик, с которым ты спорил?
– спросил его Вихров.

– Да ведь это сын, ваше высокородие, того мужичка, который купил Парфенку-то в рекруты; вот ему это и не по нутру, что я говорю, - отвечал корявый мужик.
– Ну-те, черти, - крикнул он затем в окно другим понятым, стоявшим на улице, - подите, пособите покойницу-то вынуть из гроба.

Те неохотно и неторопливо вошли в светелку и больше вытряхнули труп из гроба, чем вынули. Вошел потом и доктор.

Он был без сюртука, с засученными рукавами рубашки, в кожаном переднике, с пилой и с ножом в руках; несмотря на свой маленький рост, он в этом виде сделался даже немного страшен. Без всякой церемонии, он вынул из-за своего пояса заткнутые ножницы и разрезал ими на покойнице саван, сарафан и рубашку, начиная с подола до самой шеи, разрезал также и рукава у рубашки, и все это развернул. Понятые отворотились; даже и корявый мужик не смотрел на это. Вихров тоже с величайшим усилием над собой взглянул на покойницу и успел только заметить, что она была недурна лицом и очень еще молода.