Люди сороковых годов

Плавин, несмотря на все старания совладать с собой, вспыхнул при этих словах Вихрова.

– Вероятно, об них никто иначе и не отзывается!
– произнес он.

– Я только того и желаю-с!
– отвечал ему Вихров.
– Потому что, как бы эти люди там ни действовали, - умно ли, глупо ли, но они действовали (никто у них не смеет отнять этого!)... действовали храбро и своими головами спасли наши потроха, а потому, когда они возвратились к нам, еще пахнувшие порохом и с незасохшей кровью ран, в Москве прекрасно это поняли; там поклонялись им в ноги, а здесь, кажется, это не так!

– Точно так же и здесь!
– сказал Плавин, придавая себе такой вид, что как будто бы он и не понимает, из-за чего Вихров так горячится.

– Очень рад, если так!
– сказал тот, отворачиваясь от него.

– Не знаю-с!
– вмешался в их разговор Евгений Петрович, благоговейно поднимая вверх свои глаза, уже наполнившиеся слезами.
– Кланяться ли нам надо или даже ругнуть нас следует, но знаю только одно, что никто из нас, там бывших, ни жив остаться, ни домой вернуться не думал, - а потому никто никакой награды в жизни сей не ожидал, а если и чаял ее, так в будущей!..

В остальную часть ужина Плавин продолжал нагло и смело себя держать; но все-таки видно было, что слова Вихрова сильно его осадили. Очутившись с героем моим, когда встали из-за стола, несколько в отдалении от прочих, он не утерпел и сказал ему насмешливо:

– Вас провинция решительно перевоспитала; вы сделались каким-то патриотом.

– Я всегда им и был и не имею обыкновения по господствующим модам менять моих шкур, - отвечал ему грубо Вихров.

– А! А я вас совсем иным разумел!
– протянул Плавин и потом, помолчав, прибавил: - Я надеюсь, что вы меня посетите?

– Если позволите, - отвечал Вихров, потупляя глаза; мысленно, в душе, он решился не быть у Плавина.

– Прошу вас!
– повторил тот и, распростившись с хозяевами, сейчас же уехал.

Прочим всем гостям Плавин мотнул только головой.

Вихров и Мари, заметившие это, невольно пересмехнулись между собою. Они на этот раз остались только вдвоем в зале.

– Но когда мы, однако, увидимся с вами?
– проговорил Вихров.

– В четверг... муж будет в совете и потом в клубе обедать... я буду целый день одна...
– говорила Мари, как бы и не глядя на Вихрова и как бы говоря самую обыкновенную вещь.

Вслед за тем ее позвал муж. Она пошла к нему. Вихров стал прощаться с ними.

– Извольте к нам чаще ездить, - вот что-с!
– сказал ему генерал и взял при этом руку жены и стал ее целовать.

Мари и Вихров оба вспыхнули, и герой мой в первый еще раз в жизни почувствовал, или даже понял возможность чувства ревности любимой женщины к мужу. Он поспешил уехать, но в воображении его ему невольно стали представляться сцены, возмущающие его до глубины души и унижающие женщину бог знает до чего, а между тем весьма возможные и почти неотклонимые для бедной жертвы!

XIII ВЕЧЕР У ПЛАВИНА

Время шло быстро: известность героя моего, как писателя, с каждым днем росла все более и более, а вместе с тем увеличивалось к нему и внимание Плавина, с которым он иногда встречался у Эйсмондов; наконец однажды он отвел его даже в сторону.

– Послушайте, Вихров, что вы, сердитесь, что ли, на меня за что-нибудь?

– спросил он его почти огорченным голосом.

– За что мне на вас сердиться?
– возразил тот, конфузясь в свою очередь.

– Да как же, вы глаз не хотите ко мне показать, - приезжайте, пожалуйста, ко мне в четверг вечером; у меня соберется несколько весьма интересных личностей.

– Хорошо!..
– протянул Вихров. Впрочем, по поводу этого посещения все-таки посоветовался прежде с Мари.

– Поезжай, - сказала она ему, - он очень участвовал, когда мы хлопотали о твоем освобождении.

– Но я там, вероятно, найду все чиновников, - что мне с ними делать? О чем беседовать?

– Может быть, найдешь кого-нибудь и знакомого, - один вечер куда ни шел!

– И то дело!
– согласился Вихров и в назначенный ему день поехал.

Плавин жил в казенной квартире, с мраморной лестницей и с казенным, благообразным швейцаром; самая квартира, как можно было судить по первым комнатам, была огромная, превосходно меблированная... Маленькое общество хозяина сидело в его библиотеке, и первый, кого увидал там Вихров, - был Замин; несмотря на столько лет разлуки, он сейчас же его узнал. Замин был такой же неуклюжий, как и прежде, только больше еще растолстел, оброс огромной бородищей и был уже в не совершенно изорванном пальто.

– Какими судьбами вы здесь?
– воскликнул Вихров.

Замин дружески и сильно пожал ему руку.

– Вот тут по крестьянскому делу меня пригласили, - отвечал он.

– По крестьянскому?
– спросил с удовольствием Вихров.

– Да, у нас ведь, что на луне делается, лучше знают, чем нашего-то мужичка, - проговорил негромко Замин и захохотал.

– Здравствуйте, Вихров!
– встретил и Плавин совершенно просто и дружески Вихрова. (Он сам, как и все его гости, был в простом, широком пальто, так что Вихрову сделалось даже неловко оттого, что он приехал во фраке).

– Гражданин Пенин!
– отрекомендовал ему потом Плавин какого-то молодого человека.
– А это вот пианист Кольберт, а это художник Рагуза!
– заключил он, показывая на двух остальных своих гостей, из которых Рагуза оказался с корявым лицом, щетинистой бородой, шершавыми волосами и с мрачным взглядом; пианист же Кольберт, напротив, был с добродушною жидовскою физиономиею, с чрезвычайно прямыми ушами и с какими-то выцветшими глазами, как будто бы они сделаны у него были не из живого роговика, а из полинялой бумаги.

Все общество сидело за большим зеленым столом. Вихров постарался поместиться рядом с Заминым. До его прихода беседой, видимо, владел художник Рагуза. Малоросс ли он был, или поляк, - Вихров еще недоумевал, но только сразу же в акценте его речи и в тоне его голоса ему послышалось что-то неприятное и противное.

– Я написал теперь картину: "Избиение польских патриотов под Прагой", а ее мне - помилуйте!
– не позволяют поставить на выставку!
– кричал Рагуза на весь дом.

– Это почему?
– спросил его как бы с удивлением Плавин.