Люди сороковых годов

– Вот уж - как в басне, - сказала она, - понес студент обычный бред.

Павел начал кусать с досады губы.

Вскоре священники снова запели.

– Нет, кузина, я решительно не в состоянии этого слышать!
– воскликнул он.
– Дядя, вероятно, не заметит, что я уйду. До свиданья!
– проговорил он, протягивая ей руку.

– Что, тебя опять года два мы не увидим?
– сказала она ему.

– Может быть, - отвечал Павел и поторопился проворнее уйти, чтобы не встретиться с Анной Гавриловной.

У него было очень скверно на душе: он как-то сознавал в своей совести, что он что-то такое думал и делал нехорошо.

"Ох уж эти мне нравственные люди!.. А посмотришь, так вся их жизнь есть не что иное, как удовлетворение потребностям тела и лицемерное исполнение разных обрядов и обычаев", - думал он, и ему вдруг нестерпимо захотелось пересоздать людские общества, сделать жизнь людей искренней, приятней, разумней. Но как - он и сам не мог придумать, и наконец в голове его поднялась такая кутерьма: мысль за мыслью переходила, ощущение за ощущением, и все это связи даже никакой логической не имело между собою; а на сердце по-прежнему оставалось какое-то неприятное и тяжелое чувство.

В такого рода размышлениях Павел, сам того не замечая, дошел с Дмитровки на Тверскую и, порядком устав, запыхавшись, подошел к своему номеру, но когда отворил дверь, то поражен был: у него перед письменным столом сидела, глубоко задумавшись, m-me Фатеева в дорожном платье. При его приходе она вздрогнула и обернулась.

– Боже мой! Вы ли это?
– говорил Павел, подходя к ней.

– Ах, это вы?
– произнесла она с своей стороны голосом, в котором были как бы слышны рыдания.
– Вы были у Мари?
– прибавила она.

– Я был у дяди. Его сейчас приобщают; он, вероятно, сегодня или завтра умрет. Но как же это вы здесь? Я не верю еще все глазам моим, - говорил Павел. Он несколько даже и поиспугался такого нечаянного появления m-me Фатеевой.

– Приехала вот, сделала эту глупость!..
– сказала она.

Павел посмотрел на нее с удивлением.

– Я скакала к нему, как сумасшедшая; а он сидит все у своей Мари, прибавила она и вслед затем, истерически зарыдав, начала ходить по комнате.

Павел обмер.

– Друг мой, помилуй, я всего у них в первый раз, и даже сегодня разбранился с Мари окончательно.

– Я не хотела, чтобы вы вовсе с ней видались, понимаете!.. Вы мне сказали, что совсем не видаетесь с ней. Кого-нибудь одну любить: ее или меня!..

– Я не ее и видеть ездил, а дядю, которого рожденье сегодня.

– Разве сегодня его рожденье?
– протянула m-me Фатеева несколько уже более спокойным голосом.

– Сегодня, 20 декабря.

– Вы не должны никогда более встречаться с этой противной Мари!.. Ну, подите сюда, я вас поцелую.

Павел с восторгом подошел к ней. Она его начала страстно целовать.

– Друг мой, я тебя безумно, до сумасшествия люблю, - шептала она ему.

– Ангел мой, я сам не меньше тебя люблю, - говорил Павел, тоже обнимая и крепко целуя ее, - но кто же тебе рассказал - где я?

– Твой человек, Иван; я его нарочно обо всем расспросила, - я ведь очень ревнива!

– Бог с тобой, ревнуй меня, сколько хочешь; я перед тобой чист, как солнце; но скажи, как ты мужа убедила отпустить тебя сюда?

– Ничего я его не убедила... Он последнее время так стал пить, что с ним разговаривать даже ни о чем невозможно было, - я взяла да и уехала!..

– И прекрасно сделала; но где ты остановилась?

– Недалеко тут. В "Париже", в гостинице.

– Переезжайте лучше сюда в нумера. Здесь есть свободные комнаты.

– Очень рада, - отвечала Фатеева.

– Я тебе сейчас это устрою, - сказал Павел и, не откладывая времени, пошел к m-me Гартунг.

– Давайте-ка мне, мадам, нумер самый лучший, - сказал он каким-то необыкновенно радостным голосом, - ко мне приехала сестра.

– Ну, уж знаю я, сестра!
– возразила, погрозив ему пальцем, m-me Гартунг.

– Уверяю вас - сестра!
– повторил Павел.

– Смотрите, и вы так же измените и бросите, как Салов, - сказала m-me Гартунг уже серьезно.

– Ну, уж я не изменю, - отвечал ей Павел.

– Да, не измените!
– произнесла она недоверчиво и пошла велеть приготовить свободный нумер; а Павел отправил Ивана в гостиницу "Париж", чтобы тот с горничной Фатеевой привез ее вещи. Те очень скоро исполнили это. Иван, увидав, что горничная m-me Фатеевой была нестарая и недурная собой, не преминул сейчас же начать с нею разговаривать и любезничать.

– Что это ваша барыня к нашему барину, что ли, приехала?
– спрашивал он ее, осклабляясь.

– Надо быть. Она уж не к первому приезжает так, - отвечала та.

– А вы к кому приехали?
– спросил ее Иван.

– К черту Иванычу Веревкину, - отвечала горничная бойко.

– Знаем, хоть и не видывали.

– Да вы не прижимайте так уж очень, - говорила горничная, когда Иван, внося с нею чемодан, совсем и вряд ли не нарочно прижал ее к стене.

– Толста, вытерпите, - отвечал он ей на это.

– Толста, да не про вас!
– возразила горничная.

Когда они сказали Павлу (опять уже сидевшему у себя в номере с Фатеевой), что вещи все внесены, он пошел, сам их все своими руками расставил и предложил своей названной сестрице перейти в ее новое жилище.

– Но и вы со мной ступайте!.. Я не хочу одна без вас быть!
– сказала та.

– И я пойду с тобой, сокровище мое!
– говорил Павел и, обняв Фатееву, крепко поцеловал ее.

– Вот тебе за это!
– воскликнул он.

Восторгу его в настоящие минуты пределов не было.

XIII ПОГУБЛЕННАЯ ПТИЧКА

Через несколько дней Павлом получено было с траурной каемкой извещение, что Марья Николаевна и Евгений Петрович Эйсмонды с душевным прискорбием извещают о кончине Еспера Ивановича Имплева и просят родных и знакомых и проч. А внизу рукой Мари было написано: "Надеюсь, что ты приедешь отдать последний долг человеку, столь любившему тебя". Павел, разумеется, сейчас было собрался ехать; но прежде зашел сказать о том Клеопатре Петровне и показал даже ей извещение.