Люди сороковых годов

– Побегайте, побегайте!
– произнес он и велел на кресле вынесть себя на галерею, чтобы посмотреть на бегающих.

Чтобы больше было участвующих, позваны были и горничные девушки. Павел, разумеется, стал в пару с m-me Фатеевой. М-lle Прыхина употребляла все старания, чтобы они все время оставались в одной паре. Сама, разумеется, не ловила ни того, ни другую, и даже, когда горничные горели, она придерживала их за юбки, когда тем следовало бежать. Те, впрочем, и сами скоро догадались, что молодого барина и приезжую гостью разлучать между собою не надобно; это даже заметил и полковник.

– Ишь, как эта пара сбегалась и разлучить их никак не могут! проговорил он, разумея сына и Фатееву.

Пожатие рук, между Павлом и его дамою, происходило беспрерывное. Убегая от ловящего, они стремительно кидались друг к другу почти в объятия, Павел при этом хватал ее и за кисть руки, и за локоть, а потом они, усталые и тяжело дышавшие, возвращались к бегающим и все-таки продолжали держать друг друга за руки.

– Как мне хочется поцеловать еще раз вашу ручку, - проговорил Павел.

– Терпенье! Вот, вы приедете ко мне, тогда можно будет, - отвечала Фатеева.

– Непременно буду! Но вы разве не ночуете у нас?
– спросил Павел.

– Нет, вашему отцу и без того немножко странен мой приезд. Мы поедем, когда взойдет луна.

– Но зачем же это?
– возразил Павел.

– Так нужно, а то очень бросится всем в глаза. Приезжайте лучше к нам скорее!

Когда взошла луна, m-me Фатеева, в самом деле, велела закладывать коляску.

– Но куда же вы? Отчего же вы не ночуете?
– заметил было ей и полковник.

– Мы уже так решили, что по холодку доедем, - объяснила ему Фатеева.

– Ну, как знаете!
– согласился полковник.

– Вот, как я, по милости вашей, платье-то себе истрепала, - сказала бойко m-lle Прыхина Павлу, показывая ему на заброженный низ своего платья.

– Очень жаль!
– отвечал тот механически, а сам в это время не спускал глаз с m-me Фатеевой, которая, когда надела шляпку, показалась ему еще прелестнее.

Когда они уехали, он остался в каком-то угаре и всю ночь почти не спал и метался из стороны в сторону.

XI VENIT, VIDIT, VICIT! [148]

У Павла, как всегда это с ним случалось во всех его увлечениях, мгновенно вспыхнувшая в нем любовь к Фатеевой изгладила все другие чувствования; он безучастно стал смотреть на горесть отца от предстоящей с ним разлуки... У него одна только была мысль, чтобы как-нибудь поскорее прошли эти несносные два-три дня - и скорее ехать в Перцово (усадьбу Фатеевой). Он по нескольку раз в день призывал к себе кучера Петра и расспрашивал его, знает ли он дорогу в эту усадьбу.

148

Пришел, увидел, победил! (лат.).

– С кучером ихним разговаривал: сказывал он, как они ехали, - отвечал тот.

– Как же они ехали?
– спрашивал Павел.

– Да через Афанасьево надо; потом - в Пустые Поля, в село Горохово и к ним уж.

– Нет ли поворотов тут?

– Ну, да поворотов как не быть - есть. Главная причина тут лес Зенковский, верст на пятнадцать идет; грязь там, сказывают, непроходимая.

– Да грязь что! Проедем.

– На Горохово не надо ехать, - вмешался стоявший тут Иван.

– Как не надо?
– возразил ему с удивлением кучер.

– Горохово - приход ихний, всего в двух верстах от них.

– Мало ли где какой приход; не в каждое селение через приход надо ехать!
– возразил ему Ванька.

Павел убежден был, что Иван сказал это, вовсе не зная хорошенько, а так только, чтоб поумничать. Это вывело его из терпения.

– Ты говоришь вздор и меня только вводишь в смущение, - сказал он ему.

– Да мне что! Поезжайте, как хотите, - произнес Иван бахваловато и ушел.

– Дурак!
– проговорил ему Павел вслед.

– Именно дурак, только барина тревожит, - повторил за ним и кучер.

Накануне отъезда, Павел снова призвал Петра и стал его Христом богом упрашивать, чтобы он тех лошадей, на которых они поедут, сейчас бы загнал из поля, а то, обыкновенно, их ловить ходят в день отъезда и проловят целый день.

– Ужо загоню вечером, - успокоивал его кучер.

– Нет, ты теперь же, сейчас застань их!
– настаивал Павел.

– Да теперь пошто! Пусть еще погуляют и поедят, - возражал ему кучер.

– Успеешь еще, братец, уедешь!
– вмешался в разговор, уже обиженным голосом, полковник.

– Я непременно к двадцать пятому числу должен быть в Москве, - сказал Павел, чтобы только на что-нибудь свернуть свое нетерпение.

– Не в Москву тебе, кажется, надобно, шельмец ты этакий!
– сказал ему полковник и погрозил пальцем. Старик, кажется, догадывался о волновавших сына чувствованиях и, как ни тяжело было с ним расстаться, однако не останавливал его.

"Пусть себе заедет к барыне и полюбезничает с ней", - думал он.

В день отъезда, впрочем, старик не выдержал и с утра еще принялся плакать. Павел видеть этого не мог без боли в сердце и без некоторого отвращения. Едва выдержал он минуты последнего прощания и благословения и, сев в экипаж, сейчас же предался заботам, чтобы Петр не спутался как-нибудь с дороги. Но тот ехал слишком уверенно: кроме того, Иван, сидевший рядом с ним на козлах и любивший, как мы знаем, покритиковать своего брата, повторял несколько раз:

– Это вот так, сюда надо ехать!

И все это Иван говорил таким тоном, как будто бы и в самом деле знал дорогу. Миновали, таким образом, они Афанасьево, Пустые Поля и въехали в Зенковский лес. Название, что дорога в нем была грязная, оказалось слишком слабым: она была адски непроходимая, вся изрытая колеями, бакалдинами; ехать хоть бы легонькою рысью было по ней совершенно невозможно: надо было двигаться шаг за шагом!

Павел выходил из себя: ему казалось, что он никак не приедет к пяти часам, как обещал это m-me Фатеевой. Она будет ждать его и рассердится, а гнев ее в эту минуту был для него страшнее смерти.

Лесу, вместе с тем, как бы и конца не было, и, к довершению всего, они подъехали к такому месту, от которого шли две дороги, одинаково торные; куда надо было ехать, направо или налево? Кучер Петр остановил лошадей и недоумевал.

– Что ты остановился?
– спросил с ужасом Павел и уж заранее предугадывал, что тот ему ответит.

Петр был слуга усердный и не любил без толку беспокоить бар.

– А вот тут поглядеть надо, как ехать!
– сказал он уклончиво.
– Сбегай, поди-ка, - сказал он Ивану, - посмотри, где дорога побойчее идет.