Люди сороковых годов

Подали чай. M-me Фатеева, видимо, не совладела уже более с собой и вдруг отнеслась к Павлу:

– Monsieur Вихров, вы, кажется, охотник до музыки; у меня довольно недурное фортепьяно, - в зале оно, - прибавила она, показывая головой на залу.

– Ах, сделайте одолжение, - сказал Павел и сейчас же пошел в залу.

– Сыграйте, пожалуйста, monsieur Вихров; мне сказывали, что вы отлично играете!..
– кричала ему вслед m-lle Прыхина, напирая при этом преимущественно на слово сказывали.

– Ему трудно, может быть, будет отворить фортепьяно, - сказала Фатеева и вышла вслед за Павлом.

Он уже сидел за инструментом и перелистывал ноты. Она потихоньку подошла к нему и села сбоку фортепьян.

– Вы каких-нибудь нот ищете?
– спросила она его.

– Я ничего не ищу, - отвечал ей Павел.
– По милости ваших гостей, мне не только что ручки вашей не удастся поцеловать, но даже и сказать с вами двух слов.

– Становая эта приехала; я никак ее не ожидала!
– проговорила m-me Фатеева.
– Прыхина, та - ничего; при той стесняться особенно нечего.

– Та - ничего!
– согласился и Павел, ударяя слегка по клавишам.
– И что же, они у вас и завтра все утро пробудут?

– Может быть!

– А завтра я должен буду уехать.

M-me Фатеева сначала на это ничего не сказала, но потом, помолчав немного, проговорила:

– Разве вот что: приходите после ужина, когда все улягутся, посидеть в чайную; я буду там.

– А где же эта чайная?
– спросил, наклоняя свое лицо к нотам, Павел.

– Я, в продолжение вечера, постараюсь вам как-нибудь показать ее, отвечала, тоже не глядя на него, m-me Фатеева.

В гостиной, в это время, просто происходила борьба: становая так и рвалась в залу.

– Что же он не играет? Пойду и заставлю его!
– говорила она.

– Ах, нет! Погодите, посидите, он сейчас будет играть!
– уговаривала и останавливала ее m-lle Прыхина.

– Но, однакож, он не играет!
– возразила становая, подождав еще немного и обращая почти сердитое лицо к m-lle Прыхиной.

– Заиграет, погодите!
– успокоивала ее та и при этом чему-то усмехнулась.

– Нет, я пойду!
– воскликнула становая и поднялась было с дивана.

– Нет, посидите со мной!
– останавливала ее m-lle Прыхина и, взяв ее за руку, почти насильно посадила ее на прежнее место.

– Да что же мне сидеть с вами, зачем я вам нужна?
– спрашивала становая удивленным голосом.

– Нужны! У вас есть очень хороший жених, и мне за него замуж хочется, убеждала ее m-lle Прыхина.

– Ах, какие вы глупости говорите! Никаких у меня женихов нет, продолжала становая, уже рассердясь.

Но Павел в это время заиграл.

– Ну, вот вам - он и заиграл, - сказала ей m-lle Прыхина.

– Да, но он все не то играет, что я люблю; я люблю больше русские песни!
– воскликнула становая и, вскочив с дивана, выбежала в залу.

– Нет, нет! Не то извольте играть, а нашу - русскую!
– кричала она Павлу.

Хорошо, что m-me Фатеева, смотревшая почти страстно на Павла, услыша ее медвежью походку, успела мгновенно опустить глаза в землю.

– Русскую, русскую извольте сыграть!
– продолжала становая и оперлась при этом на стул, на котором сидел Павел.

Какой-то неприятной теплотой так и обдало его при этом.

– Вы задавите меня совсем, - сказал он, почти готовый встать с своего места.

– Ах, какой неженка, скажите, пожалуйста!
– воскликнула становая и села на стул, но все-таки напротив него.

Зачем эта г-жа становая так яростно кидалась в этот вечер на моего героя - объяснить трудно: понравился ли он ей очень, или она только хотела показать ему, что умеет обращаться с столичными мужчинами...

М-lle Прыхина тоже, делать нечего, вышла в залу и села около хозяйки.

– Какая несносная женщина!
– сказала она, показывая глазами на становую.

– А что же?
– спросила ее, как бы совершенно невинным голосом, Клеопатра Петровна.

– Ты видишь!
– сказала Прыхина с обычным своим ударением.

– Ничего не вижу, - произнесла с улыбкой Фатеева.

– Ну, не видишь, так и прекрасно!
– проговорила обиженная этим m-lle Прыхина, - и, в самом деле, досадно: за все участие ее хоть бы малою откровенностью ее вознаградили!

Павел, под влиянием мысли о назначенном ему свидании, начал одну из самых страстных арий, какую только он знал, и весь огонь, которым горела душа его, как бы перешел у него в пальцы: он играл очень хорошо! M-me Фатеева, забыв всякую осторожность, впилась в него своими жгучими глазами, а m-lle Прыхина, закинув голову назад, только восклицала:

– Чудно, бесподобно!

– Да, недурно!
– одобрила и становая. Ей все больше хотелось русского.

Окончив играть, Павел встал и, осмотревшись кругом, сказал:

– Какой дом, однако, у вас оригинальный!

– Ах! Он очень старинный! Вы, однако, не видали его всего. Хотите взглянуть?
– подхватила m-me Фатеева, понявшая его мысль.

– Очень рад-с!

M-me Фатеева пошла показывать ему дом.

– Вот это - зала, это - гостиная!

– А это - портрет ваш?

– Да, это - в первый год, как я вышла замуж!

Она нарочно говорила громко, чтобы ее слышали в зале.

– А это вот - угольная, или чайная, как ее прежде называли, продолжала хозяйка, проводя Павла через коридор в очень уютную и совершенно в стороне находящуюся комнату.
– Смотрите, какие славные диваны идут кругом. Это любимая комната была покойного отца мужа. Я здесь буду вас ожидать! прибавила она совершенно тихо и скороговоркой.

– А когда же мне приходить сюда?
– спросил ее замирающим от восторга голосом Павел.

– Когда все улягутся. Вот это окошечко выходит в залу; на него я поставлю свечу: это будет знаком, что я здесь, - продолжала она по-прежнему тихо и скороговоркой.
– А вот-с это - библиотека мужа!
– произнесла она опять полным голосом.

Когда они проходили маленький коридор, Павел не утерпел и, взяв за талию m-me Фатееву, проговорил:

– Милая моя, бесценная!

M-me Фатеева обернула к нему свое лицо, сияющее счастьем и страстью.

Павел поцеловал ее.

– Тсс! Нельзя этого!
– проговорила она, погрозив ему пальчиком.

После такого осмотра дома, Павел возвратился в залу в очень веселом расположении духа и вздумал немного пошутить над становой за все те мучения, которые она заставила его терпеть.