Людовик IX Святой

Зато булла о канонизации и проповеди, прочитанные по этому случаю Бонифацием VIII, тексты, которыми незаслуженно пренебрегают историки, занимающиеся Людовиком Святым, доносят до нас то, как виделась святость короля Папе и Курии. Это видение порой отличается, даже, можно сказать, отрывается от образа, который преподносят нам историки Нового времени и на котором порой лежит налет анахронизма. Так, папские тексты обходят молчанием идею, что, умирая в крестовом походе, Людовик стал мучеником, идею, проводимую французскими сторонниками его канонизации (ее подхватил Жуанвиль), которую сам Людовик высказывал относительно своего брата Роберта I Артуа и его товарищей, павших в 1250 году в битве при Мансуре. Следует также учитывать и литургические тексты, появившиеся вскоре после канонизации. В одном из них, например, Людовик Святой выступает как norma sanctitatis regibus («норма святости королей»), а это значит, что историку необходимо включить его в типологию святых королей. Такое заманчивое исследование можно было бы расширить и углубить [1606] .

1606

Folz R. La saintete de Louis IX d’apres les textes liturgiques de sa fete…

В этот перечень надо включить и текст, написанный самим Людовиком Святым, «Поучения» его сыну и дочери. Королевское зеркало, которое король подносит своему преемнику, но сначала самому себе, содержит набросок автопортрета святого короля. Р. Фольц прекрасно показал, как ярко проявляется его самобытность в сравнении с «Libellus de institutione monim» [1607] , приписываемой венгерскому королю Иштвану Святому и предназначенной для воспитания его сына. Такое сравнительное исследование позволяет измерить расстояние, отделяющее святого короля-христианина XI века, только что обращенного в государстве на периферии христианского мира, от другого святого короля-христианина ХIII века, christianissimus, наследника долгой благочестивой династической традиции, развивавшейся в самом сердце христианского мира. Более того, эти тексты следует включить в совокупность речений Людовика Святого. В век «нового слова» Людовик Святой произносит слово святого короля.

1607

«Книжечка о формировании нравов» (лат.). — Примеч. пер.

Наконец, список венчает уникальный документ, сочинение трудно определяемого псевдоагиографического жанра, написанное мирянином, — «Житие Людовика Святого» Жуанвиля.

Святой мирянин

Если теперь попытаться охарактеризовать святость Людовика Святого, то следует подчеркнуть, что ее самобытность, более всего ощущавшаяся современниками, в том, что это святость мирянина, — редкая категория в Средние века [1608] . Людовик Святой — святой король-мирянин, ставший таковым после григорианской реформы, которая отмежевала клириков от мирян. Будучи все без исключения мирянами, святые короли предшествующих веков все же были отмечены священнической сакральностью. Если хоть какой-то французский король ХIII века сохраняет и даже усугубляет, как увидим, некий освященный характер (признанный, несколько сдержанно, Церковью и, во всяком случае, тем, что можно назвать общественным мнением), он уже не тот rех sacerdos («царь-священник»), какими были прежде императоры и более или менее по их образу и подобию — короли. Жуанвиль, сам будучи мирянином, прекрасно запечатлевает уникальность святого мирянина Людовика.

1608

Vauchez A. Les Laics au Moyen Age…

Этот святой особенно заявляет о себе как о мирянине в трех сферах: сексуальность, война и политика.

Григорианская реформа превратила сексуальность в пропасть, отделяющую клириков от мирян [1609] . В силу этого агиографы Людовика Святого, особенно его исповедники, неустанно говорят о непогрешимости короля по части исполнения его супружеского долга, что прежде всего и характеризует мирянина. Людовик Святой и королева Маргарита не только (ибо для Церкви брак и половые отношения в нем основаны на взаимном согласии супругов) соблюдают периоды запрета на обычно дозволенные сексуальные отношения, отношения между супругами, «время поцелуев» [1610] , но вводят еще и дополнительные сроки воздержания. Людовик был подвижником, героем в сфере супружеского долга. Это один из аспектов его святости, напоминающей святость германского императора Генриха II. Говорили, что Генрих II, скончавшийся в 1024 году, «всецело отвечал образу святого короля до григорианской реформы» и что спустя столетие после его смерти его канонизация оказалась невозможной, ибо он совершенно не отвечал типу короля, носителя духовной власти, определение которой было дано григорианской реформой, отвергнувшей традицию сакральной королевской власти. Так случилось, что по прошествии более ста лет духовенство Бамберга сложило легенду о платоническом браке Генриха II с Кунигундой Люксембургской, вследствие чего Евгений III объявил в 1146 году о святости императора, основываясь в значительной мере на том факте, что он «до конца жизни сохранил абсолютную непорочность». Дух реформы, в конце концов, перекроил биографию Генриха II, но мнимая непорочность последнего вовсе не была сродни половому воздержанию Людовика IX [1611] . Только этот последний полностью удовлетворяет примеру надлежащих (более чем надлежащих) половых отношений супругов-мирян, которые, если речь идет о короле, должны в ХIII веке сочетаться с королевским династическим долгом, с долгом продолжения рода.

1609

Имеется в виду введенный в рамках григорианской реформы, направленной также и на усиление аскетических начал в Церкви, целибат (обет безбрачия). Это произошло окончательно на Латеранском соборе 1059 г. До этого в Католической Церкви, как и до сих пор в Православной, целибат был обязателен лишь для архииереев, но не для пресвитеров и диаконов. Отныне же безбрачие стало обязательным для всех. Более того, мирянам запрещалось повиноваться женатым клирикам, участвовать в проводимых ими богослужениях, принимать таинства и т. д. Эго решение было встречено в штыки большинством низшего духовенства, но охотно поддержано широкими массами, бывшими на стороне тех, кто выступал за чистоту Церкви. По массовым представлениям, не совпадавшим, кстати, с официальным учением, чем ближе священник к состоянию святости (то есть целомудрен, не сребролюбив и т. п.), тем действеннее совершаемые им таинства, особенно отпущение грехов.

1610

Flandrin J.-L. Un temps pour embrasser…

1611

Folz R. Les Saints Rois du Moyen Age en Occident (VIe — ХIII siecles).

Людовик также святой рыцарь, святой воитель. Этот аспект его личности и жизни едва ли был бы уловим, будь в нашем распоряжении лишь агиографические сочинения людей Церкви. Таковым он предстает в изображении Жуанвиля. Король соблюдает два великих правила христианской войны, войны справедливой, войны законной. В отношении неверных это модель священной войны. Несмотря на то, что официальная Церковь отказалась превратить его в святого мученика, он стал одним из весьма редких святых крестового похода. Ж. Ришар и У. Ч. Джордан, столь детально изучившие, как очарован был Людовик Святой крестовыми походами, возможно, не слишком ясно разглядели в Людовике IX святого крестоносца [1612] . По правилам христианский государь ни в коем случае не должен был превращаться в агрессора и всегда стремиться к справедливому миру. И здесь Людовик Святой являет собою образец. Он — миротворец, рискуя навлечь на себя упреки своих приближенных, которым его отношение к королю Арагона и особенно к королю Англии кажется слабостью. Но он сумел стать святым миротворцем, всецело преданным интересам французской монархии, например, как он сам это подчеркивал, связав оммажем короля Англии с королем Франции.

1612

Le Goff J. Saint Louis, croise ideal?..

В политике ему хотелось быть идеальным королем-христианином. Отсюда так важны не только его «Поучения», но и пять «Зерцал государей», сочиненных во время его правления и по его повелению и интенции или его окружения, особенно «Eruditio regum et principum» [1613] францисканца Жильбера из Турне (1259), позволяющие осмыслить его святость в идеологическом аспекте [1614] . В этом отношении было бы интересно сравнить эти «Зерцала государей» с современным им норвежским «Speculum regale» [1615] (ок. 1260), недавно включенным в типологию «Зерцал государей» [1616] . Почти буквально следуя замечательному исследованию Э. Мар Ионссона, я все же не согласен с его идеей, что «Furstenspiegel» [1617] не развиваются во времени» и что «в их разнообразии они со времени их появления обладают единством, которое, таким образом, можно вписать в la longue duree». Я же наблюдаю ярко выраженную трансформацию идеала государя от каролингских «Зерцал государей» до «Зерцал», возникших в период с 1160 года и примерно до 1260 года, круглые даты, между которыми появился «Policraticus» Иоанна Солсберийского (1159) и «Institutio Trajani», включенный в него и ошибочно приписываемый Плутарху; неизвестно, был ли трактат сочинен ок. 400 года в Риме, или придуман самим Иоанном Солсберийским. Новый этап наступил после 1260 года с появлением сочинений Фомы Аквинского и Эгидия Римского, но эти «Зерцала государей», на которых лежит отпечаток аристотелизма, инспирировались уже совсем иной политической идеологией, чем та, которая вдохновляла Людовика Святого и его окружение. Поскольку политическая святость короля в управлении королевством и позиция монарха по отношению к его подданным подпала под влияние «Зерцал государей», на святости Людовика остался след «Возрождения» XII века, в том числе теории общества как организма, согласно которой король превращается в главу тела, тела политического.

1613

«Воспитание королей и князей (лат.). — Примеч. пер.

1614

К этим пяти «Зерцалам» можно добавить «De eruditione principum» («О воспитании государей» (лат.). — Примеч. пер.) доминиканца Гийома Пейро (ок. 1265), хотя оно, конечно, не оказало на короля и его правление никакого влияния, и с еще большей натяжкой «De regimine principum» («О правлении государей» (лат.). — Примеч. пер.), сочинять которое для короля Кипра начал около 1265 года Фома Аквинский, а закончил в 1304 году Птоломей из Лукки. Далее я говорю о «De morali principis institutione» («О нравственном воспитании государя» (лат.). — Примеч. пер.).

1615

«Королевское зерцало» (лат). — Примеч. пер.

1616

Bagge S. The Political Thought of the King’s Mirror. Odense: Odense University Press, 1987;

Mar Jonsson E. La situation du Speculum regale dans la litterature occidentale // Etudes germaniques. 1987. Octobre — decembre. P. 391–408.

1617

«Зерцало государей» (нем.). — Примеч. пер.

Имея в виду великий opus politicum, большой политический трактат, из которого Винцент написал только «De morali principis instiutione» и «De eruditione filiorum nobilium» [1618] , то он должен был диктовать поведение государя, его советников и чиновников в том, что касается «честности жизни и спасения души» [1619] .

В данном случае, быть может, больше, чем в других «Зерцалах государей», мы попадаем в сферу, объединяющую идеального короля и святого короля в том смысле, который придавался им в XIII веке, хотя Винцент из Бове обращается и к другим каролингским авторам «Зерцал государей», а также к «Policraticus» Иоанна Солсберийского и к «De constituendo rege» («Об институте короля») цистерцианца Элинанда де Фруамона, которого он включил в свою «Хронику» («Chronicon», книга XI) [1620] . В нем он ставит в пример королям Карла Великого, и этот трактат включается в великое движение Капетингов за reditus ad stirpem Karoliy имевшему важное значение для Филиппа Августа, Людовика VIII и самого Людовика IX [1621] .

1618

«О воспитании детей знати» (лат.). — Примеч. пер.

1619

Этими уточнениями к тексту я обязан докладу Р. И. Шнайдера, прочитанному в университете Гронингена 23 января 1987 года: Schneider R. J. Rex imago Trinitatis: Power, Wisdom and Goodness in the De morali principis institutione of Vincent de Beauvais. Искренне благодарю Р. И. Шнайдера за любезное предоставление мне неизданного текста этого доклада.

1620

Как много мы потеряли бы, если бы Винцент из Бове не воспроизвел его в XXIX книге своего «Speculum historiale».

1621

См. Schneider R. J. Vincent of Beauvais on Political Legitimacy and the Capetian Dynasty: The Argument of the De morali principis institutione, доклад на 22-м Международном конгрессе медиевистов «Тысячелетие Капетингов: 987–1987» (Каламазу, 8 мая 1987).

Главной темой здесь мне представляется тема rex imago Trinitatis (король — «образ Троицы»), вариант темы короля — «образа Божьего» — трехфункциональная структура, отличная от индоевропейской трех-функциональности, но не порывающая с нею [1622] .

Винцент приписывает королю одну добродетель, virtus, которая проявляется в трех свойствах: власть, мудрость и милость. «Власть» (potentia) видится Винценту согласно пессимистической теории происхождения королевской власти как узурпации, по линии, идущей от Каина и Нимрода, как это выражено Жаном де Мёном в «Романе о Розе». Но он ее оправдывает необходимостью подавлять зло, проникшее в общество с «порчей природы», с первородным грехом. Впрочем, король, который «по праву» («droitement») облечен властью, может и должен контролировать ее посредством второго атрибута, «мудрости» (sapientia), позволяющей ему избежать превращения власти в тиранию. Наделенный мудростью, он благоразумно относится к войне, с умом выбирает друзей, советников и чиновников; она обязывает его быть сведущим в священных и профанных сочинениях. Троицу королевских добродетелей венчает третье свойство — «милость» (bonitas), ибо государь обязан «быть милостивее всех тех, кем он правит». Это достигается тем, что он гонит прочь зависть, лесть и угодничество. Милость приближает «доброго» короля к святости.

1622

Несмотря на относительный успех «Зерцал государей», концепция короля — «образа Божьего» оставалась основополагающей у богословов и, вероятно, в обычной ментальности.

В Людовике Святом индивидуум и идеальные образцы исторически неразделимы. И потому, как мы видели, изучать «подлинного» Людовика Святого — значит изучать образцы его святости.

Образцы святости Людовика Святого

Первый образец — библейский. Нам уже известно, что Людовик Святой — новоявленный Иосия. Он схож с Иосией в том, что «подобного ему не было царя прежде его, который обратился бы к Господу всем своим сердцем, и всею душою своею, и всеми силами своими; и после него не появилось равного ему» (Жоффруа де Болье). Как Иосия, Людовик Святой в первой половине своего царствования был боголюбив; но во второй, после крестового похода, он обрел подлинное обращение. Действительно, Иосия, восстанавливая Храм, нашел в нем книгу закона, Второзаконие, и на этой основе возобновил связь с Богом, отпраздновал необычайную Пасху в честь Яхве в Иерусалиме и умер в Мегиддоне, сражаясь с Фараоном. Так, согласно Библии, царь переходит от благочестия к святости.

Второй образец — капетингский. Уже в XI веке Эльго из Флёри сделал попытку превратить Роберта Благочестивого в святого, выделяя некоторые стороны поведения сына Гуго Капета, сходство которых с благочестием Людовика Святого поразительно. Еще удивительнее то, что и окружение Филиппа Августа попыталось сразу после его кончины превратить его в святого, тоже обращаясь к тем чертам милосердия, которые с еще большей очевидностью свидетельствуют в пользу Людовика Святого [1623] . Святыми Капетингами не стали ни Роберт Благочестивый, ни Филипп Август; это удалось Людовику Святому. Он — династический святой, и его канонизация, безусловно, имела политический аспект; в 1297 году Бонифаций VIII еще питал иллюзию, что ему удастся подкупить внука Людовика Святого Филиппа Красивого, но последний вступил с ним в беспощадную борьбу.

1623

Ср.: Baldwin J. W. Philippe Auguste et son gouvernement… P. 491–495.

См. также: Le Goff J. Le dossier de saintete de Philippe Auguste…

Наконец, святость Людовика Святого отвечает королевскому образцу, образцу святых королей [1624] . Но между королями-страстотерпцами Высокого Средневековья, королями-исповедниками XI–ХII веков, ассоциирующимися с моментами обращения народов, с монашескими образцами, с идеологией сакральной королевской власти, и Людовиком Святым больше разрывов, чем непрерывности. Надо уметь сопротивляться обманчивой большой длительности (une fausse longue duree) королевской святости. Святость Людовика совсем иная.

1624

См.: Folz R. Les Saints Rois du Moyen Age en Occident…