Магистериум морум

Церковь Сатаны сияла, как и положено ей было сиять на исходе дня.

Чтобы закатное солнце не закрывали соседние дома, и алые лучи могли играть в узких стрельчатых окнах величественного чёрного здания, в церковном квартале Ангистерна было запрещено строить выше, чем в двадцать локтей. К «кровавой» площади жались лишь низенькие избушки небогатых горожан, а к западу – вообще было, как выкошено.

Церковь в вечерние часы казалась особенно мрачной и величественной. Только ратуша мола спорить с ней по высоте. Там ведали как гражданскими городскими делами, так и судебными. Но подчинялась эта пародия на самоуправление префекту. Он заведовал отправлением воинской повинности, распоряжался городской стражей, имел влияние на управление доходами ремесленных цехов, наблюдал за сбором налогов и исполнением законов. В общем, представлял в Ангистерне некую высшую инстанцию, подконтрольную лишь правителю Серединных земель да Совету Магистериума.

Но ум магистра Фабиуса занимали сейчас не красота заката и не полномочия почтенного префекта, а книга смертей и рождений, по обычаю хранившаяся именно в церкви.

Калитка чёрных церковных ворот душераздирающе лязгнула, когда маг вошёл, ведя в поводу Фенрира. Не знай он наверняка, что и калитка, и забор – из особенного дерева, никогда бы не поверил.

Обширный двор порос чёрным колючим шиповником, но к церкви вела утоптанная тропинка. Фенрир начал щипать траву, и маг оставил его пастись, не опасаясь, что конь уйдёт из церковной ограды. Конь был надёжным другом и умел ждать. Да и церковь его не пугала – маг часто посещал такие же в других городах.

А вот горожане не баловали вниманием это страшное место. Сатана – совсем не тот родитель, у дома которого постоянно толпятся беспутные дети.

В его церковь не приходили без надобности. Но именно здесь каждую весну старший мужчина в семье фиксировал число умерших и вновь рождённых, привозя младенцев под лик Сатаны и оставляя в церкви отпечаток крошечной ладони. Здесь же князь-священник благословлял прихожанина на трудные рискованные дела. Или молился о лёгкой смерти болящему. Такова была милость создателя людей Сатаны – даровать своим детям лёгкий путь в Ад.

В Ад попадали все без исключения души прихожан. Не зависимо от их земных дел. И это было справедливо, потому что безгрешных людей – не бывает.

У входа Фабиус почтительно коснулся груди, где под рубашкой прятался магистерский знак, отворил тяжёлую дверь, которая никогда не запиралась, и вошёл в алтарный зал, освещённый кровавыми лучами закатного солнца.

Казалось, что овальная комната с чёрным алтарём в центре – единственное внутреннее помещение церкви. Потолок его уходил под самую крышу, а чёрные полотнища гобеленов скрадывали острые углы.

Церковь Сатаны, как артефакт иного мира, была явным и незыблемым подтверждением силы владыки Ада. В каждом городе она строилась не руками людей, а росла как древо из особого семени, что оживало в земле от молитвы магистров, закладывающих новый город. Один город – одна церковь. Один князь-священник, отвечающий за учёт паствы. Обладающий милостью господа Сатаны даровать молящемуся смерть.

В мире людей не было никакой возможности сомневаться в существовании Сатаны. А если еретики и находились, бездушные твари Верхнего Ада, что прорывались иногда в земной мир, быстро лишали их самомнения.

Чтобы сопротивляться адским тварям, требовалось долго изучать магические науки, загоняя свою природу в тиски разума, что для людей – не самое привычное дело.

Священника магистр поначалу не заметил, но гулкость шагов Фабиуса по мозаике из черных и жёлтых плиток алтарного зала, видимо, разбудила высокого крепкого старика, дремавшего в одной из смежных комнат, спрятанных за длинными полотнищами чёрных гобеленов. В этих комнатах хранились книги, и жили вороны, что служили магистрам для связи друг с другом и с Советом.

Князь-священник вышел, не скрывая своей расслабленности. Защищённый именем Сатаны, он не опасался за свою жизнь.

Одет был священник в длинную черную долу – рубаху до пят. На плечи была наброшена бойка из распущенных на полосы пушистых шкурок чёрной лисы. На груди сияла печать – круглая золотая пластина с выпуклой надписью: «A caelo usque ad centrum». Что означало «От небес до центра».

– Что тебе, дитя моё? – священник коснулся груди, приветствуя Фабиуса. Он распознал в нём посвящённого.

– Хочу посмотреть книгу рождений, отче, – вежливо поклонился старику магистр. – Начиная с года Огня четвёртого цикла.

– Так давно? – удивился священник.

Но лишних вопросов задавать не стал.

Они прошли в библиотеку, скрывавшуюся за одним из гобеленов. Священник быстро нашёл нужные книги.

– Вот одиннадцать книг четвёртого огненного цикла, магистр, – сказал он, в два приёма выкладывая стопки тяжёлых фолиантов, переплетённых в чёрную кожу.

Магистр уселся за маленький столик.

– Могу ли я помочь? – осведомился старик.

Но спросить он хотел имя магистра.

Фабиус лишь отрицательно покачал головой. И проводил священника всё тем же вежливым кивком.

Первую книгу магистр пролистал, не вчитываясь. Строчки, написанные уверенной рукой, вещали о рождениях, смертях и прочих напастях горожан.

Вторую он просматривал уже более тщательно. Пока не нашёл запись о рождении в семье писаря Имрека Грэ сына Селека. Там же был отпечаток маленькой ладошки, в линии которой Фабиус всматривался особенно долго. Потом маг кивнул самому себе, поднялся и, не прощаясь, пошёл к выходу.

На улице стемнело, и рядом с бледным серпом первой луны красовался уже кособокий блин её товарки. Фенрир нервничал и встретил магистра ржанием. Маг прекрасно понимал, что именно чует конь – ночь пахла адским запредельным страхом.

Стоило Фабиусу отъехать от церкви, как стали слышны крики на Ярмарочной площади, где, верно, бунтовщики подстрекали в это время народ.

– …доколе нами правят глупцы и воры! – разносилось в сыроватом ночном воздухе.

В другой день горожане радовались бы предвестникам небесной влаги, сбрызгивали молодым вином мечту о дождях, которые напоят перед зимой скудные здешние поля. Но не сегодня.

В эту ночь Ярмарочная мечтала не о доброй зиме.

Площадь была освещена большими факелами, что и в конце базарного дня стоят не меньше дигля за связку. У деревянного помоста, где давали представления заезжие комедианты, разливали из конных бочонков бесплатное вино.

Народу собралось не меньше, чем бывает в дни осенних ярмарок. На помосте ораторствовали авторитетные в низких кругах люди, а подступы к нему охраняли оборванцы откровенно бандитского вида, допускающие к самому подножью импровизированной сцены лишь голосистых зазывал, что подхватывали удачные фразы.