Магистериум морум

– Горожане поддержат нас, маг! Мы сметём твою власть!

– Горожане поддержат выделение денег на лагерь для беженцев. Бессмертие – бесполезно и эфемерно. Живёшь ты – здесь и сейчас! У тебя нет будущего, раз ты дерзнул бунтовать! Чего ты хотел этим добиться?

– Я хотел бессмертия и свободы для всех!

– Убив для начала пару десятков? Чем не угодили тебе добэнцы? Были слишком нищими, чтобы жертвовать на твоё безделье? Чем ты зарабатываешь на жизнь, бродяга? Проповедуя, ты объедаешь таких же голодных!

– Я даю им надежду!

– За их же деньги? Лучше бы они съели лишнюю корку хлеба!

– Люди для тебя – мусор, маг! Ты не можешь понять, что хлеб – это не всё, что им нужно! Их бессмертные души хотят лучшей участи!

– Люди – много чего хотят, пива, что делает их слабым и больным, праздности, что делает их глупыми. Но больше всего они хотят сказок! Этим ты и зарабатываешь на жизнь. Но за обещания бессмертия когда-нибудь в будущем, им полагается кормить тебя сейчас! Я прилюдно провозглашаю тебя стяжателем и обманщиком! Нет у тебя никакого бога!

Фабиус пристально посмотрел бельмастому в глаза, перевёл взгляд на его соратников, на горожан у помоста… Мусор ли он видел? Пустое человеческое мясо, безумное и безглазое?

Цеховые мастера молчали. Молчала и толпа. Деньги – это тепло и хлеб. Бессмертие же очень трудно пощупать. Если оно продаётся, то ещё будет время его прикупить. Сейчас же всех ждала зима.

– Убирайся маг! – закричал снизу один из крещёных.

Бельмастый молчал.

– Убирайся!

– Ты не веришь в нас!

Но кричали только единоверцы бельмастого.

– Да, я не верю в решения, принимаемые толпой неверующих в отца нашего, Сатану! – громко крикнул магистр. – Но верю в каждого из вас, кто умеет думать! Раскайтесь в ереси, и я замолвлю за вас слово перед Советом Магистериума!

– Но ты не выиграл, маг!

Бельмастый выхватил нож, взмахнул, намереваясь бросить, и остекленел в ужасе: в руке его извивалась серая лесная гадюка.

Он выронил преобразившееся оружие. Змея упала на помост и свилась в кольцо, застыв в оборонительной позе. Парень, на котором сидел бельмастый затрясся и попятился, было, но его не пустила толпа.

– Что это, маг?! – возопил бельмастый, содрогаясь.

– Это твоя настоящая вера! – громко провозгласил Фабиус.

Он встал, шагнул к краю помоста, обвёл газами уставившихся на него людей и сущих. Их стало гораздо больше, чем час назад, когда он начал говорить для них. Факелы освещали их лица. Но только глаза крещёных светились ужасом, смешанным с надеждой.

– Что бы ты ни думал, веришь ты в Сатану, а не в своего бога! – безжалостно резал магистр, вперившись в обезображенное лицо бельмастого. – Если бы ты действительно верил, нож твой не обратился бы в змею. Это – моя вера, что по моему слову оружие твоё становится твоей же смертью!

Борн всё это время сидел неподвижно и молча, созерцая бельмастого и его крещёных. Хотел ли он понять их? Или просто проголодался?

Фабиус, видя, как борется бельмастый со своею дрожью, подвёл жестокий итог:

– А как тебе не верить в Сатану? Ты слеп в вере, но страх в тебе знает, что не бог, а демон сидит напротив тебя. А где твой бог? Где он?

Ответом ему было шипение гадюки.

И вдруг так же звучно, как в прошлый раз на этом же помосте, заговорил Борн, обращаясь к бельмастому и стоящим рядом с ним крещёным:

– ЧТО ТЫ СТРОИШЬ ДЛЯ СВОЕГО МИРА, ЧЕЛОВЕК?

– Я строю д-добро, – пробормотал бельмастый.

Рука его дёрнулась, словно он хотел проверить, цел ли, привязанный под одеждой, кошелёк.

Змея поднялась и, покачиваясь, поползла к нему. Лесные гадюки не прыгают, это суеверие, но перед бельмастым была магическая гадюка. И она в любой момент могла полететь ему в лицо, как тяжёлый кинжал с литой медной ручкой.

– ВЫ СТРОИТЕ ДОБРО, – невесело усмехнулся Борн. – МЫ СТРОИМ ДОБРО. ПОТОМ ОДНО ДОБРО СТОЛКНЕТСЯ С ДРУГИМ, И МИР ЗЕМНОЙ ПРЕВРАТИТСЯ В АД?

– Прости нас, – испугался крещёный.

Но непонятно было, в чём он раскаивается. В том, что вера его оказалась слаба? В том, что гадюка застыла у самого края помоста?

Змея приковывала его взгляд, он не мог видеть Борна, только слышал его звучный, доходящий до самой души, голос.

– КТО ЧАСТО ПРОЩАЕТ – САМ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕТ ПРОЩЕНИЯ. ВЫ ХОТЕЛИ ВЕРЫ И СПРАВЕДЛИВОСТИ? – Борн улыбнулся и взмахнул руками. – ПОСМОТРИТЕ ЖЕ НА ТЕХ, КТО СТОИТ РЯДОМ С ВАМИ!

Змея покачнулась… Раздулась и лопнула! Оставив на помосте кучку пепла и осыпав им же лицо бельмастого….

На площади стало вдруг светло как днём. Но свет этот был особенным. Он не ослепил, лишь снял личины с чертей и бесов, так, что их могли теперь видеть и самые слабые.

Толпа пришла в страшную панику. Кто-то бежал, между иными вспыхнули драки.

Вот и Фабиус смог, наконец, хорошенько рассмотреть олюдевших сущих. В основном это были черти – уродливые, коротконогие, с лицами, похожими на свиные морды.

Молодой маг, сидевший на помосте рядом с Фабиусом, восхищённо присвистнул и всплеснул руками. Наконец-то, и он понял, что происходит вокруг.

– Жалкое подобие чертей – свиномордые, – прошептал Борн, и лицо его покривилось. – ТИХО! – возвестил он.

Магический холод сковал людей и нелюдей. Они замерли в причудливых позах. Только глаза их метались в ужасе.

Демон согнал с лица гримасу недовольства, встал, приблизился к краю помоста, где курилась кучка магического пепла. Локки разомкнул кольцо на его запястье и поднял голову, уставившись на бельмастого.

– Я НЕ ТВОЙ БОГ, ИЗМУЧЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК, – сказал демон. – Я ТВОЙ СУДЬЯ.

Инкуб указал пальцем в центр помоста. Воздух вспучился там, и из Бездны прорезался глаз демонического зеркала.

– Я ПРИШЁЛ СПАСТИ ВАС. И ВЕРНУТЬ МИРУ ЗАКОН! – закончил Борн и уставился в зеркало.

Пакрополюс понял, что его видят, захлопал утомлёнными глазами, заозирался.

– Законы Ада нарушены! – запоздало взвыл он.

Хоть черти и починили зеркало, голос старого демона сорвался вдруг на писк. Но Борн вытянул руку, раскрыл ладонь, пошевелил пальцами, и помехи исчезли.