Магнолия Паркс

Том смеётся и указывает на женщину, проходящую мимо нас, на которой длинное черное платье, покрытое блестками, с необычными плечами.

— А она?

— Alex Perry, блестящее бархатное платье Houston.

— А у нее? — показывает на девушку в черном платье без рукавов и плечиков. С золотыми каплями.

— Платье миди без бретелей с рюшами и пайетками в горошек от Marchesa Notte, — едва взглянув, отвечает Паркс. — У меня есть такое.

Том указывает на женщину в другом конце комнаты, на которой странное кимоно, покрытое изображениями лесных животных или что-то в этом духе.

Паркс прищуривается.

— Lanvin, асимметричное шелковое платье миди с принтом и необработанными краями.

Том весело фыркает.

— Она, выходит, словно какая-то версия Человека дождя ²⁶только в одежде?

— Кстати говоря, — она переводит взгляд между нами, — как вам Таура Сакс в платье с цветочной аппликацией от Marchesa Notte? Согласитесь, чересчур предсказуемо?

Я смотрю на её платье. Вполне симпатичное, полагаю. Таура замечает, что мы трое на неё смотрим, и неловко машет рукой, а я чувствую себя виноватым.

Она всегда старалась подружиться с Паркс, но та не может забыть, что Таура видела меня голым.

Пожалуй, это справедливо.

— Мне нравится, — пожимаю плечами.

Паркс закатывает глаза.

— Не удивлена. Но если серьезно, то что дальше? — она смотрит то на меня, то на Тома. — Шотландка и тартан на Рождество?

Я бросаю на Паркс досадливый взгляд.

— В прошлом году на Рождество на тебе была шотландка... и тартан в Сочельник... и ты считала свои наряды изысканными.

Она смотрит на меня с приоткрытым ртом и прищуренными глазами.

— Кто ты вообще такой? Какой-то знаток моды праздничного сезона? Иди к черту.

Она хватает Тома за руку, утаскивая его прочь.

— Увидимся, чувак, — он бросает мне усмешку, в которой есть что-то, что больно задевает меня.

Будто тот понимает, что она чертовски раздражительна. Будто уже знает ее.

Она злится, что я встал на сторону Тауры.

Может, лучше бы я этого не говорил. Может, оно того не стоило.

Позже заглажу вину перед Паркс, но мы с Таурой теперь друзья. Не мог оставить ее в беде. Генри замечает меня и подходит вместе с Таурой.

— Вы же обо мне говорили? — спрашивает она.

— Что? — валяю дурака. — Да нет, Паркс просто сказала, что ей нравится твое платье.

— Ну да, конечно, — фыркает Ген.

Таура бьет его по руке.

— С тобой всё в порядке? — спрашивает она меня, кивая в сторону Паркс..

— Да нормально, — фыркаю. — Что со мной может быть не так?

— Может, то, что впоследствии Паркс сегодня будет изучать новые позы с самым сексуальным миллиардером в мире?

— Генри! — удивленно моргает Таура.

Смотрю на брата, больше расстроенный, чем хотелось бы, и разгневанный. Я раздраженно выдыхаю и иду к бару.

Если бы кто-то другой говорил о Паркс так, я бы прикончил его на месте, но Генри делает это потому, что любит её, и они как брат и сестра. Плюс, он любит выводить меня из себя, и ничто не раздражает сильнее, чем то, когда мне напоминают, что Паркс больше не моя.

Генри всегда злился на меня за то, что я совершил.

Его злость проявляется в различных формах. Пассивно-агрессивные комментарии, агрессивно-агрессивные комментарии, внушение мне ужасных образов на этой чёртовой вечеринке и всякое прочее дерьмо. Я заказываю виски в баре, выпиваю его залпом и заказываю Негрони. Джона подсаживается рядом.

— Эй, — смотрит на меня с осторожностью. — Ты в порядке? — делаю ещё один глоток. — Он просто шутит, чувак, — Джо качает головой. — Паркс не создана для такого: она такая же гибкая, как зубочистка.

Я бросаю на него мрачный взгляд, потому что сегодня мне не до шуток. Он хмурится.

— Что с тобой?

Я смотрю на неё, на другой стороне комнаты.

— Думаешь, я теряю ее? — Джо несколько секунд смотрит на меня, как будто раньше он и не допускал такой возможности.

А потом, возможно, происходит самое худшее. Кажется, я вижу это на его лице. Он тоже задаётся вопросом, не теряю ли я её.

Потому что она стоит там с Томом и его родителями, Эндрю и Шарлоттой Ингленд, милыми, хорошими, порядочными, богатыми людьми, у которых есть сын, который не морочил ей голову последние три года.

А Паркс — это та девушка, о которой родители мечтают для своих сыновей, она — словно мёд на тосте, и они хотят съесть все до последней крошки.

И я смотрю на неё с ним, её руки на его груди, она смеётся, рассказывая что-то его родителям, и все взгляды на ней — и это нормально, потому что в ней есть что-то притягательное, заставляющее всех склоняться ближе, но это его родители.

Почему она с ними? Она никогда не знакомится с родителями. Паркс касалась каждого парня, с которым встречалась до Тома. Она это делала и в то же время смотрела на меня, обнимала их и бросала взгляд на меня. А сейчас она касается его груди, смотрит на него, и они смеются и кажутся словно настоящей парой, потому что она ни разу не оборачивается ко мне.

Затем Том поднимает подбородок одним пальцем (чертовски круто, ненавижу его) и целует ее. Я еще не видел, как они целуются. Во мне появляется странное чувство. Сначала ощущение пустоты. Просто... пустота... а затем как будто кто-то отрубил мне руки мачете. Ничего, а потом всё. Кровь течет отовсюду, все умирает прямо здесь, на клумбе с пионами, потому что любовь моей жизни находится в другом углу комнаты с другим мужчиной, который, похоже, в конечном итоге действительно достоин её, и кровотечение начинает восприниматься слишком реально. Какая-то фигня в мозгу бьет тревогу: с нами что-то не так? Она не умолкает. Я не в порядке. Как будто я провалился в яму. Нет края, за который можно схватиться, нет конца, тяжесть в животе, живот в горле, и сердце в руках девушки, которая держит сердце другого — и это какое-то вечное падение, чертово подвешенное, бесконечное падение, что, в общем-то, примерно так и ощущается — быть влюбленным в нее сейчас.

Я резко хватаю Джону.

— У тебя есть кокс? — спрашиваю тихо.

Джона морщит лоб.

— Что?

Я не отступаю.

— Есть?

— Бидж, — он прослеживает мой взгляд, и понимает проблему. — Это не самая лучшая идея: так ты сделаешь только хуже.

Я киваю.

— Ага.

— Ты ей обещал, — напоминает он мне.

— Ага, — пожимаю плечами. — Это не первый раз, когда я нарушаю обещания, так что...

— Да, но именно на это ей действительно не безразлично, — качает он головой.