Малахитовый царевич. Сказки проклятых царств
Шрифт:
А синеглазая сука, что погубила всю её семью, до сих пор была жива. И не доберёшься до неё, не дотянешься, даже в Царство её не попадёшь, пока на шее горит этот ненавистный ошейник.
– Я всё равно доберусь до тебя. Я отомщу! – прорыдала Баюнка, корчась среди гари и пепла. Так же, как корчилась среди смеха проклятой дружины, что потешались над ней, пока не продали в рабство на тот корабль. Пока она не обрела новые силы и не вернулась в родные края.
– Отомщу… – упрямо прохрипела Баюнка, отметая мысли о тщетности таких попыток.
Её воображаемые котята больше не мерцали вокруг, не шептали,
– Значит, мечтаешь о мести?..
ЧАСТЬ 2
ГЛАВА 5. МАЛАХИТ. Дорога домой
Малахит шёл по мокрому царству мшистых кочек, что, смиренно прогибаясь, опять восставали горками, лишь стоило убрать ногу. Работая стареньким посохом, обходил манящие, полные цветов, чарусы, на которых бесстрашно плясали тонконогие крохи-кулики; почти не глядя, проходил мимо водяных окон, подло скрывающих жадную бездну…
И улыбался. Так, как может улыбаться лишь человек, наконец-то идущий домой.
Почуяв его настроение, Квакушка ловко вылезла из-за пазухи и по привычке забралась на хозяйское плечо. Раздула густо-фиолетовое брюшко, прежде чем огласить окрестности громким, приветственным кваканьем. А после, подпрыгнув, разом слопала пяток жирных комаров, неосторожно подлетевших слишком близко.
– Подарочки несут! Подарочки!.. – зачавкали, заквакали, запищали вокруг, и Малахит, тихонько фыркнув, остановился.
Кажется, кто-то заждался.
И правда – со всех сторон ползёт, струится, торопится любопытный, охочий до людских вещей народец. Мелкая нечисть Мшавы, что раскинулась по самому краю Царства мёда: широкоротые болотницы, доселе беззаботно храпевшие в гигантских кувшинках, весёлые обманки-коряжки, укрытые пегой шерстью кудрявых лишайников, драчливые клюквенники с палец высотой, в шапчонках цвета любимых ягод…
Только что дрыхли, прыгали на островках и дрались – и тут нате вам, пожалуйста.
– Вот, значит, как? – подбоченясь, осведомился Малахит и посуровее свёл чёрные, будто углём прочерченные брови. – Скучать не скучали, слёзки не лили, а гостинцев желаете? И не стыдно вам, лакомки?
– Стыдно, батюшка Приблудыш! Ой, стыдно! – тотчас взвыли болотницы, корча из себя плакальщиц. Стали заламывать руки в родинках плесени и бородавках мизерных поганок, стучать, как трещотки, гнилыми зубами.
Клюквенники тонко заверещали, вторя девкам, а коряжки, перестав прыгать, повалились к Малахитовым ногам, стали тереться, будто хитрые коты, почуявшие в его сумке сметану.
– Какой я вам батюшка, – скривился Малахит.
– Добренький! Самый-самый лучший! – немедленно откликнулись болотные подлизы и, подобравшись ближе, протянули к нему загребущие, тонкопалые ручонки. – Ну дай подарочек, дай!
Деланно вздохнув, Малахит полез в мешок, и губы его предательски дрогнули в улыбке.
– На всех всё равно не хватит. Придётся делиться, поняли? И чтоб никаких драк!
– Конечно, конечно, батюшка!
– Ну, смотрите мне, – пригрозил Малахит и стал метать в толпу попрошаек «подарочки»: тут вам и целебные, златобокие яблоки из соседнего
Царства яблок, и брусочки их же яблочной пастилы; глиняные свистульки в виде лебедей из Царства птиц, покрытые жемчужно-белой глазурью, и кармашки-кошели, с вышитыми на них пухлыми пчёлами – символом богатства из Царства мёда.Только из Царства железа ни одного гостинца: не любит нечисть его. Боится.
– Спасибо, Приблудыш! Благодарствуем, батюшка! – птичьим базаром раздалось вокруг.
– Подлизы, – хмыкнул Малахит и пошёл себе дальше.
Домой хотелось пуще прежнего. Да и устал сильно, глаза слипаются.
Вскоре впереди показался тын, скрывающий желанный Малахитов двор: древнюю избёнку с мшистой крышей и пристройками, курятник да огородец с грядками овощей. Тишь, гладь и покой. Никаких тебе шумливых надоед – ни людей, ни болотных жителей. Красота!
На здешнюю землю не залетали даже вездесущие комары с мошкой – те самые, что сейчас тёмным, похожим на дым, хвостиком почтительно следовали за ним, не смея кусать.
Приблудыша здесь уважали. Почти так же, как когда-то уважали прежнюю хозяйку дома среди Мшавы.
«Здравствуй, матушка Кика», – мысленно поклонился Малахит, миновав тын.
Улыбка исчезла с губ. Кажется, что вот-вот, скрипнув, откроется резная дверь. Вот-вот, утирая руки кружавчатой, вышитой ширинкой, на порог выйдет знакомая приземистая фигурка с пёстрым разноцветьем куриных пёрышек в седых колтунах на голове. Прищурит утопленные в морщинках глаза – сплошь гагатовые, без намёка на белок; сморщит блёкло-сметанное, длинное, нечеловечье рыльце. И выплюнет, показав мелкие, по-лисьи острые зубы:
«Что, Приблудыш? Опять ко мне притёк? Скуксился от своих людей? Вижу, вижу, что рожица кислая, будто клюкву без мёду ел! Ну, заходи, коли так. Я тут пирог приготовила».
– Благодарствую, матушка, – негромко промолвил Малахит.
И, разумеется, не дождался ответа. Кика-знахарка, его спасительница и учитель, ушла в топь давным-давно. Сгинула от болезни, от которой не было спасения, той самой, что в урочный час настигала каждую кикимору, и теперь её кости лежат столь глубоко, что не доплывёт и силачка Пиявища.
Помрачнев сильней, Малахит переступил порог дома, чтобы на мгновение погрузиться в душистый, пахнущий чабрецом и ромашкой, полумрак. Но шаг, за ним второй – и на бревенчатых стенах зеленоватыми, хищными огоньками вспыхнули зачарованные грибы и гнилушки. Те самые, что будь они обыкновенными, не тронутыми Кикой, давно бы перестали сиять.
«А мог бы железный светец прикупить. Зажигать лучинку, смотреть на пламя, как все добрые люди. Но ты же у нас особенный! Так ведь, Малахольный?» – съехидничал голосок брата в голове.
– Гнус тебе в глаз, Ядоцвет, – буркнул Малахит и, стараясь отвлечься, стал разгружаться: снял заплечный мешок, заметно опустевший после встречи с болотной мелочью; отвязал от пояса кошель, ножны с охотничьим ножом и маленькую сумку, где всегда носил лекарские полезности: противоядие от большинства ядов, свёрнутые полосы чистой ткани, сухой мох, способный унимать в ранах кровь…
Квакушка, спрыгнув с плеча, скакнула к своей коробчонке, заботливо проложенной куриными пухом и перьями. Уютно устроилась, намереваясь спать до утра.