Мальчики Из Бразилии

– Что?

– В моей книге в самом деле есть Мундт, - он торжественно кивнул.
– Точно там, где он и упомянул, в списке охранников Треблинки, обвиненных в жестоко­стях. Гауптшарфюрер СС Альфред Мундт. Я забыл его: кто в силах запомнить всех их? Досье на него очень небольшое: женщина из Риги видела как он переломил шею четырнадцатилетней девочке; он лично кастриро­вал человека из Флориды, который готов свидетельство­вать против него, если я его поймаю. Альфред Мундт. Так что, если мальчик оказался прав однажды, почему бы ему не быть правым и во второй раз? Так вы сможете обеспечить мне вырезки, будьте любезны? Я был бы очень признателен.

Байнон вздохнул.

– Я посмотрю, что мне удастся сделать, - он поста­вил рядом свой стаканчик и вытащил блокнот и ручку.

– Какие страны вы упоминали?

– Ну, мальчик говорил о Германии, Англии и Скан­динавии. Также Норвегия, Швеция, Дания и Соединен­ные Штаты. Но, судя по тону его голоса, создавалось впечатление, что были еще какие-то иные страны, кото­рых он не успел упомянуть. Так что вы должны так же запросить Францию и Голландию.

Поглядывая на Либермана, Байнон делал краткие заметки.

– Благодарю вас, Сидней, - сказал Либерман.
– Я вам искренне благодарен. Если мне удастся что-то выяс­нить, вы будете первым, кто узнает об этом. То есть, не только об этом, но и обо всем.

Байнон сказал:

– Вы хоть имеете представление, сколько мужчин этого возраста умирают каждый день?

– От руки убийцы? Или при несчастных случаях, которые смахивают на убийство?
– Либерман покачал головой.
– Нет, не так уж много. Надеюсь, что нет. А некоторых я и сам исключу в силу их профессий.

– Что вы имеете в виду?

Либерман провел рукой по усам и взял в горсть под­бородок, прижав пальцы к губам. Через мгновение он опустил руку и пожал плечами.
– Ничего, - сказал он.
– Кое-какие детали, которые мне успел сообщить маль­чик. Послушайте, - сказал он, ткнув в блокнот Вайно­на, - убедитесь, что вы отметили: «от шестидесяти четырех до шестидесяти шести».

– Все в порядке, - сказал Байнон, глядя на него.
– Так что это за кое-какие детали?

– Ничего особенного, - Либерман запахнул плащ.
– В половине пятого я вылетаю в Гамбург. До третьего ноября я буду читать в Германии лекции.
– Он вытащил толстый потрепанный коричневый бумажник.
– Все, что вам удастся раздобыть, сразу же шлите на мой адрес, чтобы я сразу же по прибытии получил информацию.
– Он протянул Байнону визитную карто­чку.

– И если вы найдете нечто, смахивающее на убийст­во, совершенное нацистами?..

– Кто знает?
– Либерман засунул бумажник обрат­но.
– Я иду шаг за шагом.
– Он улыбнулся Байнону.
– Особенно в этой обуви.
– Упираясь руками в колени, он тяжело поднялся, и, оглядевшись, разочарованно по­качал головой.
– М-м-м... какой мрачный день. Почему вы предпочитаете закусывать на воздухе?

– Мы члены понедельничного Клуба Моцарта, - улыбнулся Байнон, тыкая пальцем по направлению к монументу.

Либерман протянул руку, и Байнон пожал ее. Улыб­нувшись остальным, он сказал:

– Прошу прощения, что отвлек внимание вашего столь приятного соседа.

– Можете забирать его, - сказал Дермот Броди.

– Спасибо, Сидней, - сказал Либерман Байнону.
– Я знал, что могу положиться на вас. И послушайте.
– Наклонившись, он понизил голос, держа Байнона за руку.
– Попросите коллег, пожалуйста, чтобы они об­ратили внимание и на последующие дни. В продолжение той же просьбы, я имею в виду. Потому что, как сказал мальчик, Менгеле послал всех шестерых, но стоило ли ему отправлять их, если часть из них долгое время будет в бездействии. Так что после первого должно случиться не менее еще двух убийств - то есть, если они работают в командах по два человека - или еще пять, спаси Господи, если каждый действует самостоятельно. И, ко­нечно, если мальчик был прав. Сможете ли вы это сделать?

Байнон кивнул.

– Сколько убийств вообще должно произойти?

Либерман взглянул на него.

– Куча, - сказал он. Выпустив руку Байнона, он выпрямился и, прощаясь, кивнул всем остальным. Засу­нув крупные кисти в карманы плаща, он повернулся и быстро зашагал к шуму и гулу Ринга.

Четверо сидящих на скамейке смотрели ему вслед.

– О, Господи, - сказал Байнон, и Фрейа Нойштадт печально покачала головой.

Дермот Броди, наклонившись, сказал:

– Что он тебе тебе сказал на прощание, Сид?

– Чтобы я попросил продолжать сбор вырезок, - Байнон засунул блокнот и ручку в карман пиджака.
– Вроде намечается не одно, а три или даже шесть убийств. А может, еще больше.

Пол Хигби вынул изо рта трубку и сказал:

– Смешная мысль: он абсолютно прав.

– Ох, да бросьте эту чушь, - сказала Фрейа.
– Какой-то нацист ненавидел его через телефон?

Байнон взял свой стаканчик и откусил кусок сандви­ча.

– В последние два года ему крепко досталось, - сказал он.

– Сколько ему лет?
– Постаралась уточнить Фрейа.

– Точно не знаю, - сказал Байнон.
– Ах, да, вспом­нил. Как раз в районе шестидесяти пяти, насколько мне помнится.

– Ты понимаешь?
– обратилась Фрейа к Полу.
– Значит, нацисты убивают шестидесятипятилетних лю­дей. Совершенно законченный параноидальный бред. Через месяц он скажет, что они охотятся и за ним.

Дермот Броди снова склонился вперед и спросил у Байнона:

– И ты в самом деле собираешься поставлять ему эти вырезки?

– Конечно, нет, - ответила Фрейа и повернулась к Байнону.
– Ведь ты не собираешься этим заниматься, верно?

Держа в руке сандвич, Байнон сделал еще глоток вина.

– Ну, я ему сказал, что попытаюсь, - пробормотал он.
– И если я этого не сделаю, он по возвращении будет докучать мне. Кроме того, Лондон решит, что я тружусь над какой-то темой.
– Он улыбнулся Фрейе.
– Никогда не мешает создавать такое впечатление.

Не в пример многим мужчинам его лет, шестидесяти­пятилетний Эмиль Дюрнинг, в недавнем прошлом вто­рой помощник заведующего Комиссией Общественного Транспорта в Эссене, не позволил себе стать рабом при­вычек. Выйдя на пенсию и обосновавшись на жительство в Гладбеке, что располагался к северу от города, он решил обратить особое внимание на разнообразие поряд­ка дня. Он выходил за утренними газетами в самое раз­ное время в первой половине дня, посещал свою сестру в Оберхаузене от случая к случаю и проводил вечера - когда он в последний момент не принимал решения ос­таться дома - в любом баре поблизости, потому что у него не было излюбленного заведения. Точнее, у него их было три, и он делал выбор, куда направить свои стопы, лишь выходя из дома. Порой он возвращался через час- другой, а случалось, засиживался и до полуночи.

Всю жизнь Дюрнинг опасался врагов, которые зата­ившись, только ждали момента добраться до него, и оберегая себя не только тем, что с годами предпочитал иметь при себе оружие, но и непредсказуемостью своих поступков. В юности он враждовал с компанией одно­классников, которые совершенно несправедливо обвиня­ли его в хвастовстве и пытались поколотить. Затем были соседи по солдатской казарме, которые презирали его за стремление держаться поближе к офицерам, заискивая перед ними, что, тем не менее, обеспечивало ему удоб­ные и безопасные условия службы. Затем ему пришлось иметь дело с завистниками в Транспортной комиссии, кое-кто из которых мог бы давать уроки предательства самому Маккиавелли. О, какие захватывающие истории мог бы рассказать вам Дюрнинг о Транспортной комис­сии!