Мальчики Из Бразилии

Он посмотрел на остальных.

– Когда Гессен назовет ваш отель, - сказал он, - вы возьмете фирменную коробку спичек данного ресто­рана и сразу же направитесь по названному адресу. Оказавшись в гостинице, вы выясните, видели ли они или нет высокого молодого американца, шатена, с кудряшками, который не так давно явился в синих джинсах, в короткой синей джинсовой куртке и с сумкой бело-си­ней раскраски. Затем позвоните по номеру, который имеется на спичечной коробке. Я буду на месте. Если вы его найдете, то скажете «да», и мы с Руди и Тин-Тином тут же будет на месте; если вы скажете «нет», Гессен назовет вам другой отель. Все ясно? Отлично. Мы накро­ем его через полчаса и он не успеет даже прослушать эту чертову запись. Гессен?

Гессен сказал Мундту:

– «Националь», - и Мундт повторил название, по­сле чего сунул себе в карман коробок спичек.

– «Дель Рей», - сказал Гессен Швиммеру.

Траунштейнеру:

– «Коммодора».

Фарнбаху:

– «Мараба».

Клейсту:

– «Савой».

***

Он послушал запись минут пять, затем остановил ее, перемотал и начал снова с того места, где они кончили восхищаться тем, чем они там, черт возьми, восхища­лись, пока наконец «Аспьяцу» не сказал: «Lasst uns jetzt geshaft reden, meine Jungen», то есть, скорее всего, пред­ложил им перейти к делу. К делу! Иисусе!

Он прослушал ее с начала до конца, только времена­ми восклицая «Иисусе» и «Боже всемогущий!» или «Ну, суки, все вы суки!» и после звяканья крышки, которой официантка накрыла чашу, относя ее вниз, он остановил вращение катушек и несколько отмотав запись назад, стал слушать уже только отдельные куски и реплики, дабы убедиться, что все это на самом деле и он рехнулся от голода и усталости.

Затем он стал мерить шагами узкое пространство номера, потряхивая головой и почесывая в затылке, пытаясь понять, что же ему, черт побери, сейчас делать, когда земля горит у него под ногами, а он не знает ничего - ни кто-есть-кто или хотя-бы-кто-им-платит.

Остается лишь единственное, наконец решил он, и чем скорее, тем лучше - и плевать на разницу времени. Он положил диктофон на ночной столик и подтянул к себе телефон; вытащив бумажник, он расположился на кровати. Найдя визитную карточку с именем и номером телефона на ней, он подсунул ее под аппарат и, спрятав бумажник, стал набирать номер. Ему был нужен опера­тор на линии международной связи.

У нее оказался воркующий сексуальный голос:

– Я позвоню вам, когда установится связь.

– Буду ждать у телефона, - предупредил он ее, подозревая, что она может забыть о его заказе и отпра­виться куда-нибудь танцевать самбу.
– И побыстрее, пожалуйста.

– Это займет пять - десять минут, сеньор.

Он слышал, как она диктовала номер оператору за морем и прокручивал в голове слова, которые ему необ­ходимо сказать. Исходя, конечно, из того, что Либерман на месте и не беседует с кем-то вне дома. Будьте, пожалуйста, дома, мистер Либерман!

Кто-то легонько постучал в двери.

– Как нельзя кстати, - пробурчал по-английски он и, держа в руке телефонную трубку, дотянулся до ручки двери и потянул ее. Дверь подалась, и в проеме пока­зался официант с роскошными усами, доставив накры­тый салфеткой поднос с бутылкой «Брахмы» на нем, но без стаканов.

– Простите за задержку, - сказал он.
– К одиннад­цати часам почти никого нет на месте. Мне пришлось самому все готовить.

– Все в порядке, - сказал он по-португальски.
– Поставьте, пожалуйста, поднос на постель.

– Я забыл стакан.

– Все в порядке, - повторил он.
– Стакана не нужно. Дайте мне счет и карандаш.

Он подписал счет, прижав его к стене и придерживая рукой, в которой продолжал держать телефонную труб­ку; возвращая чек, он прибавил чаевые.

Официант, не поблагодарив его, вышел и, закрывая дверь, только хмыкнул.

Ему не стоило останавливаться в «Дель Рее».

Он снова сел на кровать; трубка продолжала бормо­тать и посвистывать у его уха. Повернувшись, он подтя­нул к себе поднос и не без удивления посмотрел на большую желтую салфетку с большими черными буква­ми на углу ее «Мирамар». Покрутив ее в руках, он отложил салфетку в сторону: сандвичи были толстыми и аппетитными, одно куриное мясо, без лука и прочей шелухи. Забыв об официанте, он залюбовался едой и, склонив голову, впился зубами в толстый ломоть. Гос­поди, как он проголодался!

– Ich mochte Wier, - сказала оператор.
– Wier!

Он подумал о ленте с записью, и что он скажет Якову Либерману, когда у него полный рот и он не может прожевать; яростно работая челюстями, он наконец справился с хлебом. Положив сандвич, он запил его пивом. Оно в самом деле было великолепным.

– Вот-вот будет связь, - сказала сексуальная операторша.

– Надеюсь. Благодарю вас.

– Будьте на линии, сеньор.

Телефон звякнул.

Он торопливо проглотил очередную порцию пива и поставил бутылку, вытер руку о колено, обтянутое джинсовой тканью, и приник к телефону.

Где-то далеко, на том конце, непрерывно звонил те­лефон и наконец там сняли трубку.

– Ja? [1] услышал он так четко, словно из другой ком­наты.

– Мистер Либерман?

– Ja. Wer ist da. [2]

– Это Барри Кохлер. Вы меня помните, мистер Ли­берман? Я приезжал повидаться с вами в начале августа, я хотел работать с вами? Барри Кохлер из Эванстоуна, Иллинойс?

Молчание.

– Мистер Либерман?

– Барри Кохлер, я не знаю, сколько сейчас времени в Иллинойсе, но в Вене так темно, что я даже часов не различаю.

1

Да? (нем.).

2

Да. Это так. (нем.)..

– Я не в Иллинойсе, я в Сан-Пауло, в Бразилии.

– От этого в Вене не становится светлее.

– Прошу прощения, мистер Либерман, но у меня были веские основания звонить вам. Подождите, пока я вам все расскажу.

– Можете не говорить мне, я и так знаю: вы видели Мартина Бормана. На автобусной остановке.

– Нет, не Бормана. Менгеле. И я не видел его, но у меня есть запись его разговора. В ресторане.

Молчание.

– Доктора Менгеле, - напомнил он.
– Помните человека из Освенцима? Ангел Смерти?

– Благодарю вас. А я, было, подумал, что вы имеете в виду какого-то другого Менгеле. Ангела Жизни.

– Прошу прощения, - сказал Барри.
– Вы были так...

– Я загнал его в джунгли; уж я-то знаю Йозефа Менгеле.

– Вы так спокойно восприняли это... но я должен вам кое-что сообщить. Он уже не в джунглях, мистер Ли­берман, сегодня вечером он был в японском ресторане. Не использует ли он фамилию Аспьяцу?

– Он использует кучу имен: Грегори, Фишер, Брейтенбах, Риндон...