Маленькая женщина Большого
Шрифт:
Сгрести в охапку свою женщину, которую умудрился уже в который раз в самый последний момент спасти, вытащить, закрыть собой.
Сгрести и не отпускать. Никогда. Никуда.
Когда-то давно, очень-очень давно, в другой жизни, я именно так и поступил с Ларой. Мамой моей Василисы.
Это было что-то до такой степени мое, что странным казалась сама мысль отпустить. Странным и диким.
Она же моя.
Как это — отпустить?
Не-е-е…
Ослепленный и дурной, привыкший всего добиваться силой и нахрапом, и, самое главное, что именно так у меня все
И только спустя годы, нервы, жизнь, которую никак не вернешь, понял, что был не прав.
Понял, принял свои ошибки и… Все равно их снова делаю!
Как дебил, постоянно наступающий на грабли!
Я всегда смеялся над такими уродами, а уж их в моем окружении одно время было охеренно много. Ту же зону взять: как послушаешь, по каким нелепым, дебильным поводам люди за решетку попадают, так и понимаешь, что жизнь вокруг — тупая и простая.
И люди тоже.
А я — не такой.
И тут сюрприз тебе, сука! Такой! Такой!
Потому, хоть все во мне протестует, орет, разрывает на части, буквально принуждая сделать так, как велит инстинкт, который во многих ситуациях выручал куда круче мозга, я все же держусь.
Слишком взгляд у Воробушка был… отчаянный.
Ей нужна была эта пауза. Жизненно необходима. Так же, как мне самому была жизненно необходима сама эта женщина.
Я отступил.
И даже в сторону отошел от двери. Сумел сделать шаг и перевести взгляд с двери на окно.
И вот теперь стою, смотрю на Питер, мокрый, серый с высоты. И все равно какой-то… Правильный, что ли.
Забавно: совсем недавно он меня бесил.
Да что там!
Я ненавидел его!
А сейчас…
Сейчас смотрю и понимаю: он мне помог все же. Он мне сохранил мою женщину. Тут она жила, росла, ходила в школу, в институт. Потом работала тоже тут. Пропитывалась этим неповторимым стилем, который характерен лишь для людей, живущих здесь не один год, и не пять лет.
Я как-то сразу почуял это.
Не сразу понял, не проанализировал, слишком быстро все закрутилось. Но сейчас торкает осознанием. Родная она была там, в Карелии. Сразу родная. Словно для меня ее сохранили и привели в руки.
Я ловлю эти мысли за хвост и старательно их думаю.
Отвлекаюсь.
Потому что, несмотря на кажущуюся безопасность, в которой сейчас находится моя женщина, все равно не отпускает.
Врач ее в любом случае осмотрит, хотя, чисто визуально, все в порядке.
Я хорошо ее уронил, мягко, надежно утвердив между асфальтом и ее спиной свои руки. Старался не наваливаться, чтоб травм, несовместимых с жизнью, не нанести. И вообще…
Старался.
И в машине не то, чтоб сильно сжимал… Я надеюсь.
Воробушек выглядела помятой, растерянной, но целой.
И теперь я очень хочу, чтоб уже отпустило меня, наконец. Разжало пружину эту дикую внутри.
А оно все никак.
Приходит сообщение от Серого Жнеца. Информация по Веретену, заказчику Крысы. Эти двое мурзилок цапаются давно, делят сферы бизнеса. А тут, судя по всему, год назад Крыса удачно
подставился, а Веретено решил эту удачу по полной программе крутануть. И, по сути, спас мою будущую женщину. И привел ее в мои руки.За это я его пощажу. Будет жить.
А вот дышать в ее сторону не будет.
Про Крысу можно уже не думать, там я все решу по-другому. Жестче. Потому что машина — его заказ.
Это тоже пробил Серый Жнец. Быстро, кстати.
Серый, все же, охеренный спец. Ну, или братишки Жнецы цапнули себе крутейшего спеца, который на все руки не от скуки. Потому что раньше они настолько шустро не работали, а тут…
Хорошие парни. Хоть и отмороженные наглухо. Иногда смотрю на них, и прямо даже не по себе слегка. Чуйка орет, что нет у них никаких тормозов в башке. У всех есть, у меня даже имеются. И у Бешеного Лиса, кстати, тоже.
А у этих — нихуяшеньки.
Потому и ждать от них можно всего, чего угодно. И держаться с ними надо исключительно настороже.
Больные потому что на всю голову. Что старший, что младший.
Но в работе это им не мешает, помогает даже.
Отправляю ответное сообщение, что все понял. Пересылаю особо интересные файлы Бешеному. Там по его специфике есть, пусть насладится тоже.
Короче говоря, занимаюсь привычными делами.
Отвлекаюсь.
И все равно не отпускает.
А потом из ванной выходит Воробушек.
Проворачивает тот фокус с упавшим на пол халатом.
И меня отпускает.
Наконец-то.
44. Отпустить себя
— Мне… очень… хочется… тебя… наказать.
Мой Зевс выдыхает каждое слово с тихим пугающим рычанием, и одновременно двигается, жестко зафиксировав меня прямо у огромного панорамного окна. Вид на Питер с высоты тридцать четвертого этажа пугающий.
Мне страшно, что стекло не выдержит, потому что мой мужчина — огромный, сильный и необузданный. Он вообще не думает о том, что нас от улицы отделяет лишь пара сантиметров стекла, что можно было бы и в кровати этот секс-марафон устроить, что нас увидят в конце концов!
Хотя, последнее — вряд ли.
Мы — словно на вершине неба.
Мой бог грома и молний трахает меня прямо у себя в вотчине. На Олимпе.
И мне невероятно горячо, жестко, страшно… и о-о-о… Еще-еще-еще…
Грубый несдержанный укус в шею.
Раньше он был нежнее…
Наказывает? Ох, как хорошо…
— Я… испугался! — длинное скользящее движение, жесткий удар, перехват под грудью, пальцем сдавливает сосок, и я выгибаюсь.
— Сильно! — еще один удар, боже, он меня сейчас до самого сердца пронзит, точно!
Большой такой, я едва выдерживаю!
— Очень сильно!
Чуть назад — и снова вперед. А-а-а-а!
Так остро!
— Не делай так! Больше! Не будешь?
Открываю рот, чтоб хоть что-то сказать, но из горла лишь невнятный сип вырывается. Скольжу пальцами по стеклу, беспомощно пытаясь найти хоть какую-то опору, потому что в воздухе практически вишу же!