Маленькая женщина Большого

А я… Я свои долги отдала. Глаза его увидела. И сама смотрела на него, не прячась, выпрямив спину. Не боясь ничего.

Наверно, папа мной доволен там, на небе.

Неожиданно теплое прикосновение к лицу заставляет вскинуть голову и попытаться поймать этот нежный, едва уловимый солнечный лучик.

Папа, я знаю, ты видишь.

Спасибо тебе.

За все спасибо.

И за мой характер. И за мою жизнь. И за Зевса моего. И за возможность отомстить твоему убийце.

Мне больше не надо ничего.

У меня теперь все есть.

Даже если мы с Зевсом не увидимся больше никогда, если он все же окажется более обидчивым, чем я предполагала, и не простит мне того, что случилось… Что ж…

Я скажу спасибо за то, что он был в моей жизни.

Это ведь тоже очень-очень много.

И сейчас страшно подумать, что этого могло бы у меня не быть.

До мурашек страшно.

Ежусь, улыбаясь этому ласковому одинокому лучику, словно папины пальцы по щеке гладят.

И слезы — это лишь от яркости.

Плотнее запахиваю пальто, прикидывая, куда сейчас идти.

У меня есть ключи от квартиры, есть деньги на карте, есть моя прежняя жизнь. Надо в первую очередь купить себе мобильный.

И позвонить.

А после…

После все будет зависеть от того, что я услышу по телефону.

Спускаюсь вниз со ступеней, оглядываюсь, вспоминая, в какую сторону отсюда выдвигаться к метро.

И неожиданно взгляд наталкивается на высоченную мрачную фигуру, неподвижно стоящую на другой стороне улицы.

Сначала я не верю увиденному, недоверчиво щурясь.

Мужчина очень похож на моего Зевса, но и в то же время отличается.

Рост, комплекция, борода… Все его.

Но одет во все темное, строгое. Полупальто, черное, стильное, джинсы, темная рубашка. Такой, невероятно солидный, невероятно дорого выглядящий питерский бизнесмен.

Его окружение, несколько высоченных мужчин, тоже в черном, толпящихся у двух черных же джипов очень хищного вида, соответствуют, но не затмевают.

Чувствуется, кто в этой волчьей стае лидер.

Зевс смотрит на меня, так и не опустив от уха руку с зажатым в ней телефоном. Во второй руке у него — дымящаяся сигарета.

И да.

Это он.

Мой Зевс.

Он здесь.

За мной приехал?

Правда?

Узнал, что я тут…

У меня нет никаких сомнений, что это — не случайность.

Никаких случайностей быть не может!

Он приехал за мной!

За мной!

Он… Не обиделся? Мой суровый карельский любовник. Жесткий, но такой надежный. Мрачный, но невероятно теплый. Тот, в чьих руках я чувствовала себя самой защищенной в этом мире!

Я иду к нему, даже не глядя по сторонам, свято уверенная, что никто и никак не сможет мне сейчас помешать, мгновенно забывшая обо всем, что было только что, в зале суда. Это — прошлое. Это — несущественно.

И он идет ко мне. Тоже взгляд не сводит. Мы еще далеко друг от друга, и я не могу рассмотреть, что у него в глазах, но уверена, что мне понравится то, что я там увижу.

Пешеходный нерегулируемый переход, но машин нет, и я ускоряюсь.

Смотрю только на него.

Откуда появляется та машина, не вижу. И потом тоже не вспомню даже. Справа? Слева? Из-за угла выруливает?

Не знаю.

Но в какой-то момент Зевс почему-то перестает смотреть на меня, лишь на пол секундочки, щурится в сторону, а затем резко ускоряется.

А дальше все в пару мгновений умещается.

Мое удивление, внезапно оказавшийся невероятно близко Зевс, визг тормозов, дикий, бьющий по ушам!

И твердый асфальт, очень больно ударивший в спину.

Мир пропадает, дыхание сбивается.

И сквозь внезапную черноту и дурноту я ощущаю лишь огромную, такую знакомую тяжесть, навалившуюся на меня.

Закрывшую собой от всего мира. Надежную, как скала.

— Воробушек… Воробушек, ты чего? Приходи в себя… — тихий, взволнованный шепот, жаркое дыхание на лице, — блядь… Скорую, придурки! Воробушек…

Я открываю глаза и вижу перед собой лицо Зевса. Моего бога, Громовержца. Опять спасшего. Защитившего. Закрывшего собой.

И это даже не удивляет.

Потому что иначе просто не может быть.

Его же папа спас когда-то именно для меня.

И привел ко мне.

И сейчас — тоже.

41. Большой. Судьба благосклонна

Когда я увидел, как на идущую ко мне через дорогу Воробушка летит машина, даже мыслей никаких в башке не возникло.

Тело сработало само, без участия мозга, по глубинному, самому нутряному инстинкту защищая то, что ему в этот момент было жизненно необходимо.

Что встроилось в нервную систему, позвоночник, клеточную структуру, блядь!

То, что не вырвать никак и ничем.

Так, как в тот момент, я в жизни не двигался. Не бегал, не прыгал, не летал.

Балерун гребаный.

Это не мои слова, если что.

Это Бешеный так окрестил. После.

И за дело.

Я потом с камер наблюдения глянул картинку по таймингу и пришел к выводу, что ни в одной из реальностей я не успевал.

Слишком далеко был. Слишком машина близко. И Воробушек, веселая, удивленная, беспечная, шла, даже не глядя по сторонам…

Никто бы не успел.

А я успел.

Чудо, не иначе.

Сродни тому, что когда-то совершил отец Воробушка, вытащив меня с того света.

Правда, после я пережил нехилый такой приступ паники, когда Воробушек глаза не открывала.

Лежала подо мной, маленькая-маленькая, бледная такая. И волосы мокрые на лице. И полное ощущение, что уже не дышит. Что я нихуя не успел!

Меня накрыло так, что потом, когда она все же открыла глаза и посмотрела на меня ярко, безумно глубоко, в душу сразу проникая… Я даже не поверил сначала. Решил, что кажется. Что просто свихнулся от ужаса. От потери.

Я держал ее, аккуратно просунув руку между тонкой хрупкой фигуркой и холодным асфальтом, а пальцами второй убирал волосы от лица. И орал что-то про скорую. Матерно орал.