Маленькая женщина Большого
Шрифт:
На Зевсе! Он меня держит и вколачивает в это стекло, безумный Громовержец! Злится очень.
А я плыву в этом мареве эмоций, прямо противоположных, жгучих и пряных. Но правильных. Очень правильных.
— Ответь!
Да как я тебе отвечу? Я вздохнуть не могу! И выдохнуть ничего, кроме жалобного стона, не получается!
— Отвечай!
Отстраняется внезапно, оставляя меня без своей поддержки, но упасть не дает, опытно, быстро выстраивает в нужную ему позу… И шлепает по заднице! Небрежно, не жалея!
Больно! Горячо!
На каждый шлепок вскрикиваю, бессмысленно глядя перед собой
Наказывают!
— Не бу-у-уд-у-у… — почему у меня никакого протеста? Только стон. Сладкий…
Мне кажется, что меня не услышат. И продолжат.
И я кончу от шлепков, позорно просто…
Но Зевс обладает острым слухом.
Он останавливается, разворачивает меня к себе, сжимает за щеки пальцами, заставляя открыть рот.
Заглядывает в совершенно безумные глаза.
— Точно? — рычит он гневно.
— Да-а-а… — выдыхаю ему в губы.
— Как тебе верить, Воробушек? — шепчет он, и лицо неожиданно такое серьезное становится, словно не трахал он меня только что злобно у окна на виду у всего Питера, а разговоры разговаривал, — ты почему не сказала? Я бы разобрался со всем сразу же. Понимаешь или нет? Дурочка… Я бы все решил. А так мне пришлось… Да хер с ним, что мне пришлось! Главное, что я думал, что не найду тебя… Ты хоть представляешь на секундочку… — он задыхается, глаза чернеют еще больше, и продолжает после паузы, — представляешь, что я пережил? Я же… Я же, блядь, не пацан уже! Мне такие перепады противопоказаны! Ты меня чуть в могилу не свела своими выкрутасами!
Последнее он рявкает, уже не сдерживаясь, и что-то в комнате тонко звенит от его баса.
Или это в ушах у меня звенит?
Фиг его знает…
Моргаю, понимая, что впервые, пожалуй, за все время нашего общения, вижу моего грозного бога настолько… уязвимым? Да, верное слово. Уязвимый.
Как в нем это сочетается?
Только что — невыносимо властный господин, кусал, трахал, по заднице лупил в лучших традициях абьюзерских эро-фильмов.
А сейчас…
Ощущение, словно насквозь его вижу. Так, как никто и никогда.
Безумно трогательно. И так… Так честно.
Мне хочется его успокоить. Хочется заверить, что я больше не буду глупить, буду доверять ему, своему мужчине, своему богу грома и молний.
Потому что даже грозные громовержцы могут быть ранимыми.
Я его ранила своим недоверием. Тем, что скрыла.
И теперь он даже не знает, как со мной поступить.
Как донести до меня, что нельзя так делать. Просто сказать? Вот, сказал. А как мне теперь ему сказать? Чтоб поверил?
Поверит?
— Прости меня… — шепчу я, — прости…
Но слова тут явно лишние.
И я делаю то, что и должна сделать накосячившая женщина, если хочет правильно попросить у мужчины прощения.
Я легко высвобождаюсь из его пальцев, прикасаюсь губами к голой мощной груди, ласкаю языком, нежно-нежно…
Не торопясь.
Просить прощения нужно… Обстоятельно.
Зевс непонимающе хмурится, а после, когда я веду губами вниз, по груди, прикусывая по пути соски мягко, аккуратно, шумно вздыхает. Его широченная волосатая грудь поднимается и опускается,
а руки… Перестают меня поддерживать.Падают вниз.
Зевс стоит передо мной, опустив голову, чтоб лучше видеть, что я там собираюсь делать.
И лишь тяжелое дыхание выдает его волнение.
А я, пересчитав губами все кубики на его животе, опускаюсь на колени.
И кротко поднимаю взгляд, чтоб посмотреть на него снизу.
Зевс напряженно изучает мое лицо, ругается несдержанно. Его эта картина безумно заводит.
И меня. Меня дико заводит!
Открываю рот, пробуя на вкус. Его. И себя.
И не сдерживаю стона, потому что это… о-о-о… Это нечто!
Зевс ругается, упирается одной рукой в стекло, а вторую кладет мне на затылок, сходу задавая нужный темп.
И на этом моя инициатива полностью завершена.
Я просто ничего не могу сделать, ничем не могу управлять. Только рот шире раскрывать и стараться не давиться. Хотя… Эти звуки ему тоже нравятся, судя по всему.
Сама поза, полностью подчиненная, животная, мне нравится. хотя раньше я к такому виду секса была равнодушна. Наверно, просто не те мужики были.
Перед ними не хотелось извиняться.
— Воробушек… — хрипит Зевс и держит меня жестко, прихватывает за волосы на затылке, чтоб не дернулась.
Не дергаюсь, позволяя ему все.
Слезы текут по щекам.
Я извиняюсь, мой Зевс. Я правда думала, что так будет лучше.
После, лежа в огромной кровати и глядя на туманный весенний город, я ловлю губами пальцы моего мужчины, которыми он гладит меня по лицу, словно пытаясь нащупать какие-то последствия произошедшего.
— Ты как, Воробушек? — его голос виноватый, — я не сдержался, прости… Когда ты снизу вот так посмотрела… У меня колокольню вынесло, к херам. Нельзя так смотреть на мужика, Воробушек. Он от такого в зверя превращается.
— Мне понравился твой зверь… — мурлычу я, потираясь носом о его волосатую грудь, — приглашай его почаще…
— Опасные вещи сейчас говоришь… Очень опасные…
— Покажешь, насколько?
— Обязательно. И не раз.
Нас прерывает стук в дверь. Деликатный очень.
— Это кто еще? — хмурюсь я, чуть приподнявшись на локте.
— Это кольцо привезли.
— Какое еще кольцо?
Зевс садится на кровати, ищет халат, чтоб накинуть, встает.
И все это молча.
— Постой! — волнуюсь я, — какое кольцо еще?
— У тебя после падения с памятью беда прямо, Воробушек, — качает головой Зевс, — я тебе программу озвучивал.
— Но я думала…
— Не думай. Этого в программе не было.
45. Мы не торопимся
— А ты что? — Василиса, уложив сытую Алису в люльку и поправив одежду на груди, садится напротив меня. Взгляд у нее заинтересованно-недоверчивый, словно я про укрощение зверя дикого сейчас рассказываю, а не про то, как ее отец предложение мне делал. Естественно, в очень смягченном варианте рассказываю, без всяких подробностей… Интимных. Очень-очень интимных. И, так как само предложение, собственно, из этих подробностей и состоит, то рассказ, лишенных их, получается скомканным и неполным.