Мамонт

Синим морозным вечером он привёл на вожжах со своего двора вскормленного батонами поросёнка. Ужасный Мамонт, стоя в майке на огороде, чесал поросёнка за ухом и то ли смеялся, то ли плакал. Его голос проникал в наш дом даже через двойные рамы. Жена сказала, что ей тоскливо и страшно, и ушла посумерничать к родителям.

Посреди ночи несносный Мамонт разбудил нас, торжественно впёрся в дом и положил на мои холсты здоровенную ковригу свинины. Я пил с ним на кухне чай и несколько раз подряд выслушал пространный рассказ о чрезвычайной сытости поросёнка.

– В дуплё кулак не залазит! – орал сосед возбуждённо. – Бутору нет совсем, одно сало!

И ещё уверял, что за ним никогда не заржавеет, что не уважить «суседа» он не может.

– Зачем ты взял мясо? – испуганно взметнулась жена, когда Мамонт унялся и ушёл.

– Занадом! Попробуй-ка, не возьми! Для Мамонта мы хорошие соседи – вот он нас и благодарит. Да ты не бойся, ворованное он нам не принесёт…

И впоследствии Мамонт тоже обращался со мной вполне прилично – насколько это было возможно для него, но я знал: очутись я среди его собутыльников – сразу получу от него и лошака, и баклана, и всё остальное. С его заслугами разговаривать со мной на равных при свидетелях-урках он не имел права. Так уж в уголовном мире заведено. Иногда мы занимали у него деньги, и он у нас тоже занимал – дело соседское. Если у него сидели приятели, я вызывал его на крыльцо. Если он был один – смело заходил в дом. Через несколько недель после ночного угощения свининой я нашёл в нашем почтовом ящике перевод для Мамонта на сотню рублей – сосед своим ящиком обзаводиться не помышлял. Бумажка была прислана из далёкого северного леспромхоза. Пришлось пойти и отдать её.

Был уже конец декабря, стояли довольно сильные морозы, но все двери у Мамонта оказались открыты настежь. При изобилии комнат в доме Мамонт обитал лишь в одной, да ещё на кухню заглядывал. Окошко комнаты смотрело в татарский огород, а кухонное – в другую сторону, в сад моего отца. Картина предстала передо мной жутчайшая. Прямо напротив двери, на покрытом мешковиной столе, покоилась мёрзлая свиная туша. Рядом с ней надсадно верещал на тумбочке телевизор. А хозяин громко храпел на кровати у стены, выставив из-под трёх одеял босую посиневшую ногу. Я выключил телевизор, разбудил Мамонта и с выражением прочитал ему бумажку.

– О! – выдал он своё обычное междометие и бодро загулял босиком по грязному ледяному полу. – Ет-та ниплоха!.. Ет-та ниплоха!.. А я уж и спозабыл за эту премию…

Мне было без особенной разницы, премия ли это на самом деле, или чей-то карточный долг. Хотел было удалиться, но Мамонт жестом остановил меня и достал из-под кровати бутылку. Вытер пальцем «маленковский» стакан и вопросительно поднял брови. Я дал согласие на один глоток, ибо ещё не ужинал да надо было закончить чертежи.

– А мы сичас сальца насподжарим! – гордо заявил Мамонт и, взявши в углу топор, пошёл с ним на тушу.

– Ты, Нефёдыч, обулся бы, – посоветовал я, и Мамонт мимоходом надел подшитые валенки. – Да погоди с топором-то! Давай-ка тушу к месту определим.

Мамонт послушался, мы нашли под шкафом в прихожей позабытые Керей вожжи и поволокли свинью по сугробам через весь сад к сараю. Открыв какой-то штуковиной замок, сосед не стал скрывать удивления. По всему судя, в сарай до этого дня он не наведывался. Внутренность на совесть сработанного строения напоминала товарный склад. Со всех сторон громоздились штабеля коробок и ящиков, покрытые посеревшим от пыли и времени брезентом.

– О! – вскричал Мамонт. – И тута тожа! И в доме яшшики нивпротык, и на погребе, и в подполе, и на подловке… В чулане взломал дисяток – книжки! Истопил вмессе с яшшикими, чтобы под ногами ни пуфтались…

Он выругался, махнул рукой и полез с вожжами на штабель. Мы подтянули тушу, Мамонт привязал вожжи к стропилам и, отвернув брезент, подал мне сверху один из ящиков. Дома он вскрыл его. В ящике рядами лежали лакированные коробки красного дерева.

– Уж не брульянты ли? – предположил Мамонт с большой надеждой.

Но в коробках оказались бронзовые чертёжные инструменты ручной работы. Мамонт пнул инструменты валенком, снова отправился в сарай и притащил сразу два ящика. В одном были шёлковые дамские платья, в другом – бельгийские напильники, завёрнутые в промасленную окаменевшую бумагу. Мамонт плевался и досадовал. Достал ящик из нижней, под прихожею кладовой и нашёл в нём толстые восковые свечи, принёс ещё один из соседней запертой комнаты – в нём были цейсовские бинокли.

– На! – рявкнул он, бросая мне антикварную готовальню. – Авось, тие ет-ти чиркуля пригодяцца.

– Оно так! – произнёс я в смятении. –Да ведь эта вещь дорого теперь стоит! Не здесь, а в большом городе, конечно.

Мамонт заинтересованно расспросил меня и, уяснив, какие возможности открываются перед ним, сказал откровенно:

– Каба знал, дак, быть можа, не сподарил бы! А если уж дал по глупости, без догону –взабирай! Владай. Чего там… Эх, рановато брат Инуярий гавкнулся! Не дождался споры, када иму лавочку сдозволют открыть… Кто бы вспомоложе на иво месте…

Этот нежданный купеческий припадок весьма меня озадачил.

– Экий ты невнимательный, Нефёдыч! – воскликнул я довольно растерянно. – Неужто ты не замечал никогда, что у нас на любой конторе красный флаг трепыхается? Какие могут быть лавочки?! Откуда ты вынырнул? Не скажи другому кому-нибудь – в момент психиатра вызовут.

– Колбасу в сконторах не делают! – веско заявил Мамонт, наполняя стакан. – А в лавках она всякая продавалась! Ты ет-та, ты короб с платьими тожа униси, бабе своей андай… Валяцца по углам будут… Не спойду же я с ими на базар, в натури!

Договорить нам не удалось. Услышав топот в прихожей, Мамонт вдруг разорвал на груди рубаху и совсем не по теме, чисто для антуража завопил:

– Я за свое слова!.. всигда!.. ат-вичаю!..

В дом к нему завалились урки. Я вынужден был молча взять готовальню и ящик с платьями и уйти.У ворот, заслышав сопение и топот, обернулся: меня настигал Мамонт – с точно таким же ящиком под мышкой и стаканом в руке.

– Дёрни вот коньяку… – ему явно хотелось извиниться, да не получалось никак. – Да скоробку ищо прийми, в синях лижала, кореша думали – ет-та тряпки, чтоб ноги вытирать… Ты зажуй, вон, скуньяк-то мёрзлым яблоком…

Чтоб жена не скандалила, я поставил ящики на высокий бабушкин шифоньер и прикрыл своими бумагами.

В другой раз почтальонка вручила мне поздравительную открытку, написанную явно «по фене». Я пошёл отдавать её и увидел дикую картину. Сукин сын Мамонт колол на дрова икону. Возле печи валялись на скамье грудой ещё с десяток досок.

– Кому оне таперя нужны? – тупо пробурчал Мамонт, предупреждая моё возможное возмущение.

–А ты бы экспертизу в Москве навёл… – посоветовал я со вздохом. – Но дружкам не рассказывай, убьют. Соблазн!