Мантык, охотник на львов

Въ Раимскомъ укрпленіи поставили гарнизонъ: — батальонъ пхоты — линейцевъ съ синими погонами, взводъ артиллеріи — дв бронзовыя пушки и сотню Уральскихъ казаковъ. Въ эту сотню попалъ и ддъ мой — Мантыкъ. Не родной ддъ, а троюродный.

Кругомъ пески, да солонцы. Днемъ на солнце, больно смотрть. Блестятъ, словно зеркало, солонцы. Надъ землею, на горизонт дрожить лиловое марево и чудятся въ немъ миражи. Города блостнные, рощи зеленыя. На дл нигд ни дерева, ни куста. Срой раскорякой ползетъ саксаулъ, [12] жесткими, сро-зелеными щетками пробивается верблюжья травка, да вдалек, надъ Сыръ-Дарьею, золотою стною стоять сухіе камыши, срютъ, голубютъ сухими, пыльными метелками. Надъ Сыръ-Дарьею кое гд поднимаются песчаные холмы — барханы, поросшіе срымъ колючимъ кустарникомъ, названнымъ за свою цпкость — «подожди немного». Почта приходила рдко. Гарнизонъ стоялъ безсмнно два года. Лютая скука одолвала чиновъ гарнизона. Она была бы созсмъ нестерпимой, если бы не выручала — охота. А охота была по истин царская. Въ заросляхъ «подожди немного» и въ камышахъ въ изобиліи водились фазаны. Оттуда выскакивали красноватые, мелкіе туркестанскіе зайцы, а немного ниже, гд у береговъ Сыръ-Дарьи, образовались грязные, топкіе затоны — водились дикія свиньи, кабаны, бывавшіе иногда величиною съ добрую лошадь. Въ густыхъ камышевыхъ заросляхъ устраивалъ свое логово царь мстныхъ зврей, громадный среднеазіатскій тигръ, родной братъ королевскому тигру, водящемуся въ Индіи.

12

Саксаулъ изъ породы вересковъ — единственное растеніе Среднеазіатской пустыни, съ кривыми стволами, почти безъ листьевъ. Идетъ на топливо.

Охота на кабана была опасной. Раненый кабанъ бросается на охотника и можетъ своими крпкими клыками убить человка и лошадь. Но самъ кабанъ никогда не кинется на человка, а уходитъ отъ него. Другое дло — тигръ. Тигръ, если замтитъ, что на него охотятся, самъ обходитъ человка и старается схватить его сзади. При этомъ, когда человкъ идетъ по камышамъ, онъ съ трудомъ продирается черезъ нихъ, шуршитъ ими и шумитъ, съ трескомъ ломая стволы, тигръ же быстро крадется, извиваясь гибкимъ тломъ между камышей, неслышный и часто совсмъ невидимый. И потому на тигра охотились цлыми командами, по двадцать, тридцать человкъ, гд одинъ выручалъ другого.

Мантыкъ охотился на тигра одинъ.

Мантыкъ былъ высокаго роста, крпкій, сильный, мускулистый и красивый. Начальство его очень любило и разршало ему надолго уходить изъ укрпленія на охоты. Какъ большинство уральскихъ казаковъ, Мантыкъ прекрасно говорилъ по киргизски. Окрестные киргизы прямо обожали смлаго, ловкаго и честнаго казака. Мантыкъ зналъ повадку каждаго звря, каждой птицы. Зврь хитрилъ надъ нимъ — онъ умлъ перехитрить самаго хитраго звря. Двуствольное пистонное ружье, съ дула заряжающееся, кожаная пороховница, дробовикъ съ натруской, пыжи изъ верблюжьей шерсти, пистонница съ желто-бронзовыми пистонами, мшокъ съ провизіей за плечами, ножъ-кинжалъ на пояс — вотъ и все снаряженіе Мантыка. То верхомъ на своемъ крпкомъ маленькомъ киргизскомъ кон, который, казалось, такъ сжился съ хозяиномъ, что понималъ его, какъ человкъ и то смирно стоялъ, не шевелясь, ожидая, пока не придетъ хозяинъ, то мчался на могучій посвистъ Мантыка, словно спшилъ ему на выручку, то пшкомъ, Мантыкъ исходилъ вс окрестности Раимскаго.

Мантыкъ такъ изучилъ степь — такую, казалось бы — одинаковую и однообразную, что точно читалъ въ ней, какъ въ книг. Каждый, едва примтный слдъ звря онъ зналъ. Каждый разсказывалъ ему, кто и зачмъ здсь проходилъ. Среди милліоновъ камышинъ густой заросли онъ точно каждую узнавалъ. Какой нибудь помятый листокъ, сломленная камышина ему говорила ясне словъ, кто тутъ былъ и что длалъ. И потому — ему, можетъ быть, одному никогда не было скучно въ Раимскомъ и Средне-Азіатскіе пески и камыши онъ любилъ горячей любовью.

Мантыкъ былъ врный и честный товарищъ. Солдатское наше правило: — «самъ погибай, а товарища выручай» — онъ усвоилъ накрпко и никогда не задумывался онъ объ опасности, когда кидался выручить попавшаго въ бду товарища.

Крпкій былъ онъ солдатъ, удалой казакъ, — настоящей, старый Туркестанецъ.

— Вотъ такъ-то, однажды, бродя съ другимъ уральскимъ казакомъ по пескамъ, Мантыкъ зашелъ отдохнуть и перекусить въ кибитку киргиза.

Только разслись, обмнялись обычными восточными любезностями, — какъ въ кибитку вбжалъ мальчикъ-киргизенокъ. Лицо блдное, искаженное ужасомъ, глаза застыли.

— Ой баяу!… Чулъбарсъ!... [13]

Мантыкъ вскочилъ, схватилъ ружье, подтянулъ за руки къ себ киргизенка, погладилъ его по голов и сталъ ласково разспрашивать.

— Гд?… Какой тигръ? Да не ошибся ли ты съ перепугу?… Не принялъ ли кабана, а то просто заблудившагося барана за тигра?

Мальчикъ дрожіалъ мелкою дрожью… Сначала не могъ съ перепуга ничего толкомъ объяснить. Потомъ вдругъ быстро заговорилъ: -

— Нтъ, тюря…. Сюзъ чекъ калай улькунъ чулъбарсъ…. Словъ нтъ такой большой тигръ… Козленка укралъ… Вотъ какъ близко былъ..

13

Ой баяу — восклицаніе. Чулъбарсъ — тигръ.

У Мантыка загорлись глаза.

— Гд?… Гд… Показать-то можешь?

— А тутъ совсмъ недалеко… Подл камышей!

Казаки побжали съ мальчикомъ къ камышамъ. На ровномъ песчаномъсолонц четко отпечатались страшныя широкія лапы. Чуть вдавлены поджатыя когти. Кровь козленка темнымъ пятномъ лежитъ на песк… Кровавый слдъ каплями повисъ на камышахъ. Тутъ тамъ замараны камыши. Другой и не примтилъ бы ихъ — для Мантыка это, что столбовая дорога.

Онъ бросился по слдамъ тигра. Бгомъ, бгомъ, съ ружьемъ на перевсъ, рукою раздвигая камыши, о всемъ на свт позабывъ стремился Мантыкъ. И самъ сталъ такой же ловкій и быстрый, какъ тигръ. Они пробжали съ казакомъ шаговъ шестьсотъ, какъ на широкой полян увидали задавленнаго козленка. Тигръ почуялъ погоню и бросилъ добычу.

Какъ вкопанный остановился Мантыкъ. Руку назадъ протянулъ, остановилъ знакомъ казака. Прошепталъ: — «стой! схоронись! Тигръ никогда не покинетъ того, что взялъ. Онъ сейчасъ и вернется, какъ услышитъ, что все стало тихо. Подождемъ. Посидимъ»…. [14]

Отошли въ глубь камышей и притаились. Не дышутъ. И стало такъ тихо, тихо. Чуть шелестятъ метелки камышей, ударитъ одинъ о другой, зазвенитъ прозрачнымъ звономъ, и опять мертвая, глухая тишина. Надъ ними синее, глубокое, жаркое небо, все раскалено, все блеститъ подъ палящимъ азіатскимъ солнцемъ. Прямо противъ, какъ обрзанный, ровной стной, густой и высокій стоитъ двухсаженный камышъ. Ничего въ немъ не видно. Рябить въ глазахъ отъ его частыхъ желтыхъ стволовъ.

14

Посидимъ — значитъ покараулимъ, постережемъ.

И вдругъ сразу, неслышно и осторожно, у этого камышеваго обрза появился громадный тигръ. Между камышей просунулась лобастая голова съ густыми блыми бакенбардами и маленькими черными прижатыми назадъ ушами. Потомъ тигръ просунулся на половину. Темные въ золотомъ обвод глаза его пристально и жадно смотрли на козленка.

Онъ рыкнулъ одинъ разъ и со всею осторожностью, не поколебавъ ни одной камышины, какъ только и умютъ ходить эти царственный, хищныя кошки, вышелъ весь на прогалину.

Громадный, стройный, въ черныхъ полосахъ по бронзовому мху, онъ мягко подошелъ къ козленку и сталъ его обнюхивать. Черный конецъ пушистаго хвоста медленно шевелился вправо и влво. Пасть оскалилась, обнаживъ громадные блые клыки. Сейчасъ схватить козленка и ускачетъ съ нимъ саженными прыжками.

Мантыкъ выцлилъ подъ переднюю лопатку и выстрлилъ сразу изъ обоихъ стволовъ. Жеребья [15] хорошо попали и тигра отбросило въ сторону. Но онъ сейчасъ же вскочилъ и, страшно зареввъ, пошелъ прямо на охотниковъ.

— Стрляй?! — шепнулъ Мантыкъ казаку.

…. Осчка… У казака затряслись руки. Онъ выронилъ ружье…

Тигръ былъ въ пятнадцати шагахъ отъ безоружныхъ охотниковъ.

Гибель была неминуемая.

Въ комнат Парижскаго отеля все затихло. Недвижно сидли Абрамъ и Коля, Галина не спускала съ Селиверста Селиверстовича блестящихъ глазъ. Казалось, вс трое переживали страшное положеніе, въ какое попали казаки. Ддушка провелъ ладонью по сдой бород, пожевалъ губами и продолжалъ.

15

Жеребья — куски желза, употреблялись вмсто очень крупной картечи.

— Теперь съ центральнаго боя ружьями — это просто. Въ мигъ откинулъ стволы, вложилъ патроны и готовъ. Тогда это было совсмъ по-иному. Зарядить ружье нужно было время. Надо было насыпать съ дула въ стволы порохъ, забивать его волосяными или войлочными пыжами, класть жеребья, опять забивать пыжи шомполомъ, накладывать на затравку пистоны — это цлыя минуты, а тутъ секунды отдляли охотниковъ отъ неминуемой смерти. И помогло тутъ знаніе звря Мантыкомъ.

Потомъ уже Мантыкъ разсказывалъ про этотъ случай: