Мантык, охотник на львов
Шрифт:
— Въ Африк, - чуть слышно повторилъ Мантыкъ.
Онъ нагнулся надъ листомъ пергамента. Вверху печать: — левъ, солнце за нимъ, и три копья со знаменами. Пониже странныя, цпкія буквы таинственной гирляндой вьются по бумаг. Бумага изъ Африки.
Коля, проворно роясь на дн корзины, досталъ помятый большой листъ. Это была карта путей сообщенія, вырванная изъ нмецкаго желзнодорожнаго путеводителя. Коля сложилъ ее и протянулъ Мантыку. Узкой полосой между заштрихованныхъ синимъ морей и океановъ разстилались вс пять частей свта. Кривыми черными дугами вились между ними линіи пароходныхъ сообщеній. Мантыкъ такъ и впился въ карту. Въ этихъ блыхъ материкахъ съ рдкими названіями, въ голубыхъ океанахъ, изображенныхъ на бумаг, тоже была какая то тайна. Они непонятнымъ образомъ волновали обоихъ мальчиковъ. Они были какъ бы дополненіемъ къ красочнымъ разсказамъ стараго Селиверста Селиверстовича и, когда мальчики нашли крошечное голубое, съ маленькую горошину величиной, Аральское море и голубую Сыръ-Дарью, когда читали имена Казалинска, Ташкента, Андижана — точно не на бумагу они смотрли, не буквы и штрихи видли, a видли ту желтую пустыню, т срые
— Я запомнилъ, — тихо, боясь разбудить Галину, разсказывалъ Коля, — каждое мамочкино слово.
Вотъ, что она мн говорила… А она это знала, потому что мамочкинъ папа былъ морякъ въ Добровольномъ флот. Къ началу царствованія Императора Николая II, память котораго мы съ тобой поклялись свято чтить, — въ Россіи сталъ сильно развиваться Добровольный флотъ. [20] Громадные пароходы его «Нижній Новгородъ», «Саратовъ», «Самара», «Москва» и многіе другіе смло соперничали съ лучшими пароходами нмецкихъ, французскихъ и англійскихъ линій. Они ходили изъ Петербурга и изъ Одессы кругомъ всего свта въ далекіе порты Сибири: — Владивостоку Николаевскъ и Охотскъ, они ходили въ Китай и Японію. На всемъ ихъ сорокадневномъ пути отъ Одессы до Владивостока не было ни одного Русскаго порта, куда они могли бы зайти, пополнить запасы угля и провизіи. Всюду приходилось одолжаться у французовъ, или у англичанъ. А въ случа войны или какихъ нибудь осложнены, ты самъ понимаешь, что изъ этого могло выйти? И вотъ, мамочка мн говорила, что тогда была мысль найти гд нибудь въ Красномъ мор уютное мсто для стоянки кораблей, гд бы можно было устроить угольную станцію, а если нужно, и крпость, морской порть, вотъ какъ у англичанъ такіе есть везд.
20
Въ Россіи передъ Германской войной было много пароходныхъ обществъ: Добровольный флотъ, Россійское общество пароходства и торговли, Русское общество пароходства и торговли, Русско-Азовское общество и др. Добровольный флотъ было самое большое и смло соревновало съ лучшими иностранными линіями.
И Коля, смло тыча пальцемъ по карт, говорилъ: — Гибралтаръ у входа въ Средиземное море, Аденъ у выхода изъ Краснаго моря, Сингапуръ у входа въ Великій океанъ… Имъ удобно плавать. Тогда обратили вниманіе на Таджурскій заливъ противъ Адена. Англичане тамъ заняли городокъ Зейлу, французы Обокъ и строили тамъ порть Джибути… Оставался городокъ Таджура, владніе арабскаго Таджурскаго султана… Это было въ 1882, или въ 1885 году, значить, въ царствованіе Императора Александра III. Является къ нему во дворецъ молодцеватый человкъ, саратовскій дворянинъ Николай Ашиновъ и говорить: «Ваше Императорское Величество, разршите сослужить Россіи великую службу: — открыть путь въ Африку, къ православному Негусу Абиссинскому, устроить портъ въ Таджурскомъ залив, положить начало Русскимъ поселеніямъ въ Африканской земл!
Задумался Императоръ Александръ III. Зналъ онъ, какъ нужна Россіи такая угольная станція, нужна для его дтища — Добровольнаго флота, но зналъ такъ же, какъ ревниво берегутъ иностранцы вс эти мста отъ Русскаго глаза. Не позволять, помшаютъ… А воевать изъ за этого Россіи не стоить. Крпко стоялъ за миръ Императоръ Александръ III, не даромъ прозвалъ его народъ — «царь-Миротворецъ». Все это, вс свои думы и сомннія, высказалъ Государь Ашинову. Ашиновъ говорить: — «Ваше Величество! только дозвольте… Только глаза закройте на мои дла. А я дйствовать буду по казачьи, самъ отъ себя. Какъ Ермакъ воевалъ предку вашему царю Ивану Грозному Сибирь отъ Кучума, какъ ходили казаки Полунинъ и Дежневъ, ажъ до самой Америки, такъ и я наберу дружину лихихъ молодцовъ и заберу съ нею, что надо. Поль Африки завоюю! Кровь волжскихъ казаковъ течетъ во мн. Можетъ быть, я и самъ потомокъ Ермака, покорителя Кучумова царства!»
Коля оживился, на его блдномъ, худенькомъ лиц заигралъ румянецъ. Онъ вспоминалъ, какъ ему разсказывала мамочка и, казалось, видлъ и слышалъ, какъ смло говорилъ казакъ Ашиновъ съ Императоромъ Александромъ III.
— И опять колебался Государь. Пшимъ, или коннымъ, или на ладьяхъ по глухимъ сибирскимъ ркамъ, какъ ходили по Азіи казаки, въ Африку не пойдешь. Везд заставы, таможни, досмотры. Въ Константинопол, въ Портъ-Саид, въ Суец, въ Аден — какъ проскочишь сквозь эту сть, да еще съ цлымъ отрядомъ? «А мы», — говорить Ашиновъ, — «подъ видомъ монаховъ. Монастырь, моль, строить хотимъ въ Африканской пустын. Хотимъ уподобиться святымъ пустынножителямъ»… Ну и уговорилъ Императора Александра III, и не то, чтобы Государь даль на это согласіе, но просто, приказалъ: — не мшать Ашинову действовать. Ашиновъ кликнулъ кличъ. Набралъ разнаго народа. Были и казаки, была и молодежь. Такъ изъ гимназіи, гд тогда учился дядя Петя — бжалъ онъ самъ и два его товарища и собралась ватага — человкъ триста. Мамочк разсказывали, что недоразумнія начались у нихъ съ самаго отплытія изъ Одессы. Въ Портъ-Саид — казаки-монахи высадились и такъ наскандалили, что англичане заарестовали ихъ, посадили на баржу и вывели въ море. Большихъ трудовъ стоило Ашинову и нашему консулу высвободить ихъ. Наконецъ, прошли Суэцкій каналъ и посл семидневнаго плаванія по Красному морю вошли въ Таджурскій заливъ. Казаки — ашиновцы скинули съ себя монашеское платье, принарядились по военному, изготовились брать арабскую крпость Таджуру, покорять новыя земли подъ Благо Царя. И вотъ тутъ случилась ошибка. Вмсто того, чтобы высадиться противъ Таджуры и идти воевать независимаго Таджурскаго султана, Ашиновъ
высадился противъ Обока и поставилъ тамъ свой лагерь по военному. Французскій гарнизонъ Обока состоялъ изъ одного французскаго сержанта и нсколькихъ чернокожихъ солдатъ. Но тамъ разввалось французское знамя, тамъ былъ телеграфъ.Телеграфъ заработалъ. Пошла телеграмма въ Джибути, оттуда въ Парижъ, изъ Парижа въ Петербургъ. Что за люди стоятъ безъ спроса, безъ разршенія на французской земл? Разв есть война между Франціей и Россіей? Изъ Петербурга отвтили, что войны нтъ, что то люди вольные, и правительство за нихъ не отвтственно… Ашиновъ, между тмъ, въ своемъ лагер готовился къ бою. Вс достали ружья, шашки и кинжалы, собирались штурмомъ брать Обокскую крпость!
— Что же имъ никто не сказалъ, — воскликнулъ съ досадою въ голос Мантыкъ, — что они ошиблись?
— Изъ Джибути пришла канонерка со скорострльными пушками, — продолжалъ свой разсказъ Коля. — Свистнула по ашиновскому лагерю шрапнель. Разметала палатки, погнала людей. Дло обернулось не въ шутку. Думали воевать съ дикарями, вооруженными плохими ружьями и копьями, воевать пришлось противъ артиллеріи и прекрасной французской морской пхоты. Не готовые для такого боя Ашиновцы разбжались.
Самъ Ашиновъ выкинулъ блый флагъ и съ остатками своего отряда сдался. Его потомъ доставили въ Петербурга, тамъ признали сумасшедшимъ и онъ вернулся къ себ въ Саратовскую губернію, гд и сталъ тихо жить. Т люди, которые разбжались по пустын — погибли. Кто умеръ отъ голода и жажды, кто былъ убитъ въ пустын дикарями. Французы собрали ихъ тла и тла убитыхъ первыми пушечными выстрлами и похоронили ихъ на гор. Вс они были узнаны и списки ихъ были составлены. Дяди Пети не было среди погибшихъ. Не оказалось его и среди тхъ, кто вернулся съ Ашиновымъ. Родители дяди Пети разыскивали его повсюду: — его не было нигд. Тогда стали считать, что онъ погибъ и его тло не найдено. Мамочка говорила, что по немъ всегда служили панихиды. И такъ прошло тридцать лтъ. Передъ самой войной на имя управляющая тмъ домомъ, гд жили родители мамочки, пришелъ пакетъ изъ Одессы. Въ немъ была эта бумага и письмо, никмъ не подписанное, съ просьбой разыскать кого нибудь изъ маминой семьи и передать этотъ пергаментъ ему. Тогда въ живыхъ оставалась только мамочка. Ей эту бумагу и передали.
— Теперь давай разсмотримъ ее.
Коля бережно свернулъ разложенную на стул подъ свчкой карту, убралъ ее въ корзину, опустился на колени, ближе къ свчк и осторожно разгладилъ рукою пожелтвшій пергаментъ. Мантыкъ слъ рядомъ съ нимъ и сталъ смотрть на странныя буквы.
VIII
ЗАГАДКА
— Здсь, на лицевой сторон, - сказалъ Коля, — ничего особеннаго. Папа носилъ бумагу въ Азіатскій департаментъ министерства иностранныхъ длъ и тамъ ему все разобрали. Это абиссинская бумага, «уракатъ», то есть, патентъ на орденъ звзды Эфіопіи 3ей степени, выданный «москову Петру Покровскому», то есть — дяд Пет. Надпись на бумаг начинается словами подъ гербомъ:
— «Я, Менеликъ И, левъ колна Іудова, царь царей Эфіопіи, жалую москова Петра Покровскаго орденомъ звзды Эфіопіи 3-ей степени за его отличія и мудрые совты». Въ министерств сказали, что это обыкновенный патентъ на орденъ, что ничего важнаго онъ не представляетъ. Но вдь это означало, что дядя Петя живъ, что онъ былъ живъ по крайней мр нкоторое время до войны!? Зачмъ онъ послалъ этотъ патентъ? Что онъ хотлъ этимъ сказать своимъ роднымъ? Почему не написалъ никакого письма? Патентъ не давалъ никакого отвта. Объ этомъ, какъ мн разсказывала мамочка, въ семь у нихъ поговорили, но тутъ налетла война, папу убили, потомъ намъ пришлось скитаться, и о пергамент совсмъ позабыли. И только этимъ лтомъ, когда мамочка перебирала со мною вещи, мы случайно наткнулись на этотъ пергаментъ. Зачмъ его взяла съ собою мамочка, когда бжала изъ Россіи? Она сама не знала. Сунула случайно, со старыми паспортами, съ папинымъ послужнымъ спискомъ, съ пенсіонной книжкой. Я сталъ разспрашивать мамочку, она разсказала мн то, что я теб сейчасъ передалъ. Потомъ мы уложили пергаментъ на мсто, но онъ мн не давалъ покоя. Я все думалъ. Тутъ что то есть? Не зря, не напрасно его послалъ своимъ, живой, или умирающій дядя Петя. Я сталъ разглядывать его на свтъ, и вотъ я замтилъ на обратной сторон какія то линіи, буквы, какой то чертежъ. Въ часы досуга, когда никто мн не мшалъ, я сталъ срисовывать и обводить эти чуть сохранившіяся, нацарапанныя линіи и слова. И вотъ что вышло. Что-то въ род того, что мы называемъ крестословицей, какая то загадка изъ цифръ и словъ.
Коля перевернулъ пергаментъ и показалъ Мантыку обведенный имъ рисунокъ, потомъ вынулъ изъ кармана копію его на бумаг, всю исписанную словами.
— Ты видишь, прямоугольникъ, расчерченный на малые квадраты. По верху ихъ одинадцать, сбоку тринадцать. Въ прямоугольник штрихами изображенъ восьмиконечный, православный крестъ съ подстановкою. Въ квадратахъ цифры, сбоку слова, отвчающія этимъ цифрамъ. Я ихъ вс обвелъ. Вотъ они: 1. — Сегодня. 2. — Имя воина. 3. — Рка въ Сибири. 4. — Мечты. 5. — Ложь. 6. — Смя. 7. — Путь сообщенія. 8. — Лохмотья. 9. — Сибирское слово, означающее поросль. 10. — Счисленіе. 11. — Разумъ. 12. — Оросительный каналъ. 13. — Оконечность ноги лошади.-14. Звукъ. 15. Предложный отъ родителя. 16. — Мра. 17. — Зрлище. 18. — Болото. 19. — Крикъ предостереженія. 20. — Мсто торговли. 21. — Рынокъ. 22. — Команда. 23. — Прическа. 24. — Существо изъ мифологіи.
— Ты разгадалъ это? — быстро спросилъ Мантыкъ. Смуглое лицо его покрылось бронзовымъ румянцемъ.
— Куда тамъ. Въ крестословицахъ слова перекрещиваются. Одни идутъ по продольнымъ клткамъ, другія по поперечнымъ. Разгадка одного слова помогаетъ разгадать другое. Есть готовыя буквы. Тутъ ничего не понимаю.
— Но все таки ты пробовалъ?
— Сколько еще разъ! Сколько бумаги перепортилъ за эти дни. Сегодня? — «среда» — какъ разъ пять буквъ. Вписалъ… ладно. Имя воина? — «Иванъ» — вошло. Рка въ Сибири — «Лена»… Ты знаешь, исписалъ весь квадратъ… И ничего. Ни такъ, ни эдакъ — ничего. Безсмыслица. А между тмъ…