Мантык, охотник на львов
Шрифт:
XXX
КЛАДЪ ДЯДИ ПЕТИ
Идя рядомъ съ носилками мистера Стайнлея, Коля пожималъ блдную руку своего американскаго друга. Либэхъ и Али несли за ними сундучекъ съ кладомъ дяди Пети.
Странно, — достигнувъ посл столькихъ мытарствъ, лишеній и опасностей цли своего путешествія, Коля чувствовалъ равнодушіе къ кладу. Было любопытно разсмотрть, что заключается въ пакет. Чекъ на большія деньги? Письмо? Но любопытство было не столь сильно, чтобы нельзя было его превозмочь. И Коля вспомнилъ, какъ все знавшій старый Селиверстъ Селиверстовичъ, разсказывалъ, какъ Будда училъ о счастіи.
— «Счастье
Пока ждалъ, искалъ, достигалъ этого клада Коля, онъ казался ему необычайнымъ, заманчивымъ, прекраснымъ, разршающимъ вс сомннія и огорченія. А увидалъ замшлый красный сундучекъ съ истлвшей рубахой и гимназическимъ ремнемъ и пропало очарованіе клада и нтъ нужды торопиться узнать, что тамъ еще лежитъ.
Другое уже манило Колю. Домой!… О! хотя бы въ тотъ временный домъ, гд мамочка и Галина, въ то новое отечество, гд, какъ далекія ясныя звзды, блестятъ ясные глаза Люси Дарсонвиль.
И первыя слова, сказанныя Колей посл бурной благодарности Мантыку, были:
— Куда мы идемъ?
Мантыкъ отвтилъ просто. Точно онъ угадалъ Колины мысли.
— Домой.
— Домой? — переспросилъ Коля. — Да разв есть у меня домъ?
— У тебя? Не знаю. Но у меня здсь есть мой домъ… И, я надюсь, теб и твоему американцу будетъ у меня не плохо. Да и хочется мн поскоре узнать, что оставилъ, кром рваной рубахи и ста талеровъ теб твой дядя Петя. Не очень-то онъ, кажется мн, былъ шикарный.
— А какъ же съ американцемъ? — кивнулъ Коля на носилки.
— Я вызвалъ къ нему Русскаго доктора и, кром того, Маріамъ, дочь геразмача Банти, при немъ. Это она его и выходила.
Коля покраснлъ.
— Маріамъ здсь?
— Да. Геразмачъ Банти у одного своего арендатора — купца — «нагадія» — въ Аддисъ-Абеб, устроилъ намъ помщеніе. Маріамъ тамъ уже распоряжается. Небось, Коля, съ Мантыкомъ не пропадешь!
Они перешли рчку Хабану и направились вдоль ея берега къ небольшой усадьб изъ четырехъ круглыхъ хижинъ.
— Вотъ и мой домъ, — сказалъ Мантыкъ. — Ну, давай же посмотримъ, что тамъ написалъ еще твой дядя Петя? Можетъ, опять какой-нибудь ребусъ закрутилъ. Любить онъ загадки загадывать!
Мистеръ Стайнлей покойно лежалъ на мягко устроенной ему Маріамъ «альг«. На двор суетились и о чемъ-то спорили Либэхъ и Али, врные слуги Мантыка.
Мантыкъ взрзалъ ножомъ пакетъ и передалъ его Кол. Мистеръ Стайнлей внимательно слдилъ за Русскими юношами.
— Ну, Господи благослови! Вынимай, — сказалъ Мантыкъ. Его голосъ дрожалъ.
Коля вынулъ нсколько пожелтвшихъ листковъ бумаги, исписанныхъ крупнымъ почеркомъ. Чернила порыжли и выцвли отъ времени и сырости.
— Все? — спросилъ Мантыкъ.
— Все, — сказалъ Коля.
— Никакого чека?
— Никакого.
— Ну, хотя тысячефранковый билетъ?
— Ничего. Мантыкъ свиснулъ:
— Изабелла — ослабла, — сказалъ онъ. И добавилъ спокойно, равнодушнымъ голосомъ: — читай.
— «25 марта 1912 года, день Благовщенія», — читалъ Коля и сейчасъ же по фразамъ переводилъ для мистера Стайнлея по-англійски: — провинція Шоа, городъ Анкоберъ. Я, Петръ Георгіевичъ Покровскій —
въ Русскомъ прошломъ — гимназистъ 1-й С.-Петербургской гимназіи шестого класса, въ Абиссинскомъ настоящемъ арміи негуса Менелика II геразмачъ Петросъ, чувствуя свою близкую кончину, завщаю тому, кто найдетъ мой закопанный кладъ.«Во имя Отца и Сына и Святого Духа!
«Мою блузу, ремень и кавказскій кинжалъ, память о моемъ Русскомъ прошломъ, пошли моимъ роднымъ. Ищи ихъ въ Петербург, въ дом Собачниковыхъ, № 12, по Николаевской улиц.
«Письмо передай негусу.
«Сто талеровъ возьми себ на расходы.
«И знай!
«Если ты имешь ключъ къ моему кладу, — ты обрлъ большое богатство.
«Ты оказался любознательнымъ, и пытливъ твой умъ, ибо ты разгадалъ мою загадку. А быть любознательнымъ и имъть пытливый умъ, разв это не богатство?
«Это капиталъ, который ты вложилъ въ свою жизнь.
«Ты разузналъ объ Абиссиніи и изслъдовалъ пути туда. Вотъ теб первые проценты на твой капиталъ. Твой капиталъ увеличился знаніемъ.
«Ты ршилъ хать въ Абиссинію, чтобы искать кладъ.
Ты не поскупился потратить на это деньги. Не бойся, даже, если ты сдлалъ для этого долгъ. Ты обнаружилъ приступъ воли. А что длаетъ человка великимъ: воля и умъ. Я далъ теб случай проявить волю. Благодари за это, мой невдомый родственника Ты начинаешь богатть.
«Ты похалъ, преодолвая присущую намъ лнь и неподвижность. Ты похалъ, терпя лишенія и опасности пути, и на поход ты заострилъ свой умъ и отточилъ свою волю. Теперь ты богатъ до конца дней своихъ, богатъ опытомъ. Ты увидалъ жизнь, которую ты, по легкомыслие своему, можетъ быть, назовешь дикою, но она ближе къ Богу и потому она выше нашей культурной жизни.
«Взвсь все это, оцни, и, когда вернешься домой, ты поймешь, что старый Русскій гимназистъ, — ибо для Россіи я только бглый гимназистъ Ашиновецъ, тебя не обманулъ, и ты увидишь, что не напрасно ты сдлалъ большое путешествіе въ дебри Африканской пустыни.
«Да хранить же тебя Господь и молись неустанно о раб Божіемъ Петр».
— Все, — сказалъ Коля, дочитавъ до конца это странное посланіе.
Мантыкъ снова свиснулъ и покрутилъ головою.
— Вотъ такъ исторія съ географіей. Совсмъ разсказъ изъ старой ддушкиной хрестоматіи!
Онъ былъ разочарованъ.
Мистеръ Стайнлей долго молчалъ. Онъ закурилъ свою любимую трубку и тихо посасывалъ ее. Откинувъ блдною рукою отросшіе волосы, онъ задумчиво смотрлъ черезъ открытую дверь хижины въ глубокое, бездонное небо и, казалось, ушелъ куда-то далеко въ своихъ мысляхъ.
— Коля, — тихо позвалъ онъ, — подойдите ко мн. Коля опустился на землю подл американца. Мистеръ
Стайнлей положилъ ему руку на голову.
— Какой мудрый былъ вашъ дядя, — медленно сказалъ американецъ. — Какъ велико и важно все то, что онъ написалъ и какъ много, много въ этомъ правды!
— Что онъ говоритъ такое? — спросилъ, насторожившись Мантыкъ. Онъ чистилъ и протиралъ свое ружье въ углу хижины. Коля перевелъ ему слова американца.
— Ему легко такъ говорить, — сказалъ Мантыкъ, прищуриваясь, и однимъ глазомъ разглядывая нижній нарзной стволъ. — А какъ же домой? На сто талеровъ отсюда до Парижа не додешь. Дай Богъ до Джибути добраться.